Ведьмы. Салем, 1692

Глядя на вещи, которые дьявол обещал своим жертвам в обмен на душу, мы можем предположить, о чем мечтала девочка XVII столетия: красивые наряды, поездки за границу, модные журналы, отдых, золото, муж, помощь в работе по дому [18]. Ее желания мало отличались от желаний любой другой взрослеющей деревенской сироты, вынужденной жить в блеклом пейзаже, где природа капризничает, а скотина забредает в огороды раздражительных соседей, которые являются на порог, чтобы излить злобу на взрослых. Пока эти девочки осмеливались мечтать, они мечтали – сидя в заметенном снегом медвежьем углу Новой Англии – о путешествиях в экзотические края, о фантастических красках. Салемские показания, начиная со свидетельств Титубы, – это лихорадочные видения поразительной интенсивности. Они полны синих птиц и канареек, желтых собак, красных крыс, красного мяса, красного хлеба, красных книг. И все же лишения не были беспредельными. Даже несмотря на регулярные посты, колония не голодала. Ни одна дочь, племянница, кузина, служанка или рабыня не грезила о сочной отбивной с тыквенным соусом, или о сладком яблочном пудинге, или о тарелке жареного миндаля в сахаре. Юные девы изголодались по многообразию красок, экспрессионистские сполохи которых врываются в их показания, отчаянно призывая материализоваться рубиновые башмачки.

Двенадцатилетняя Энн Патнэм – младшая и одиннадцатилетняя Абигейл Уильямс были самыми младшими из подвергшихся дьявольскому заклятию. Девятнадцатилетняя Мерси Льюис, служанка Патнэмов, и двадцатилетняя Мэри Уоррен, колеблющаяся служанка Проктеров, – в числе самых старших. Ни одна из четырех обвинительниц не оставила дневника. Как и вообще ни одна пуританская девочка. Даже если предположить, что она имела бумагу и умела писать, у нее фактически не было такой возможности в течение дня: юная пуританка проводила дни, обихаживая скотину, сматывая клубки пряжи, взбивая масло, пропалывая сорняки, стирая белье и делая свечи. Только в присутствии дьявола она осмеливалась вслух рассказывать о своих желаниях, и мы узнаем о них из записей судебных клерков – которым они выданы под давлением и по прошествии какого-то времени[46]. В тех редких случаях, когда слова девочек доходят до нас напрямую, пострадавшие говорят языком, словно у кого-то позаимствованным. Сомнительно, что племянница Григса действительно сказала, что матрона из Андовера «так мучительно терзала» ее, что «ни один язык не может этого выразить» [20]. Особенно если учесть, что Мэри Уолкотт теми же словами обвиняла ту же женщину, и обе девушки провозгласили ее «самой ужасающей ведьмой». (Томас Патнэм, мастер художественного слова, сочинил обе жалобы.) Помимо чревовещания, у околдованных девочек оказалась еще одна необычная способность: маленькие и кроткие разделывались с большими и сильными. В истории не так много неуправляемых молодых женщин: за исключением Жанны д’Арк и нескольких малолетних правительниц, сложно назвать другой исторический период, в котором бы доминировали девственницы-подростки, племя традиционно уязвимое, молчаливое и бесправное. С самого начала салемские девы заставили себя слушать. И их голоса быстро стали решающими. К апрелю костяк из восьми юных особ приобрел статус оракулов. Дергаясь и извиваясь, они играли роль охотничьих собак, провидиц, народных целительниц, морального авторитета и мучениц за правду.