Читаем Ведьмы. Салем, 1692 полностью

В общем, вырисовывается довольно внятный портрет если не зловещего черного человека, похищавшего девушек и заставляющего их подписывать дьявольские книжки, то, во всяком случае, мужа-тирана. Пока Берроуз с первой женой жили у Патнэмов, они так страшно ругались, что сами иногда приглашали хозяев разрешить спор (это могло быть простой вежливостью: ругаться приватно не было никакой возможности, даже в просторном доме Патнэмов). И снова лукавый Берроуз пытался сохранить все в тайне. Он заставлял жену подписать соглашение о том, что она не будет раскрывать его частных дел, – это само по себе выглядело подозрительно, особенно во времена, когда подписание каких угодно документов попахивало дьявольщиной. В то майское утро 1692 года он это осознал. Судьи хорошо подготовились: он действительно потребовал от жены поклясться, что она будет писать своему отцу только те письма, которые он одобрит? Берроуз отрицал обвинение, представлявшее особый интерес для Хэторна: Сара Рук, вторая миссис Берроуз, недавно летавшая по округе в своем саване, была вдовой его родного брата[60]. Ее отец жил в Салеме, где собирался вскоре стать председателем большой коллегии присяжных.

Салемский маршал ввел невысокого черноволосого Берроуза в молельню, где ему велели смотреть только на судей. Сюзанна Шелден, беженка из Мэна, похоронившая больше родственников, чем любая другая девочка, и несколько месяцев назад потерявшая отца, припомнила свою беседу с двумя мертвыми женами. Судьи попросили Берроуза посмотреть в лицо обвинительнице, стоявшей от него в паре метров. Когда он повернулся, все или почти все пораженные с криками повалились на пол. Пэррис не смог точно сосчитать, сколько их извивалось у его ног. Что, поинтересовались судьи, Берроуз обо всем этом думает? Он согласился, что перед ними «нечто удивительное и унизительное» [72]. Он ничего в этом не понимал. Он, не колеблясь, начал цитировать Писание – вот в библейских чудесах он ориентировался лучше, чем кто-либо на этих слушаниях. Пэррис, правда, не нашел нужным внести это в свои заметки, а преподобный Нойес и вовсе постарался быстро пресечь. Берроуз обратил внимание на одну странность в поведении обвинителей: «Может, кто-то из вас заметил, что, когда они начинают произносить мое имя, у них это не получается». Но это никого не заинтересовало.

Дальше пошли совершенно иные свидетельства. Несколько мужчин заявили о недюжинной силе бывшего пастора. О ней ходили легенды, особенно с учетом того, что он был телосложения некрупного, даже «весьма тщедушного», по оценке статного Коттона Мэзера [73]. Берроуз мог поднять бочку патоки двумя пальцами. Он одной рукой стрелял из семифутового дробовика. Пока товарищ бегал к форту за помощью, он один разгрузил целое каноэ провизии. В сентябре 1689 года, когда неимоверно сильный и смелый лидер пришелся ко двору, многие восторгались его стойкостью: как раз в том месяце пастор заслужил похвалу за свою роль в битве у Каско. «Никто из нас не мог делать того, что он», – вспоминал сорокадвухлетний салемский ткач, попытавшийся поднять ружье, но – даже двумя руками – не сумевший его стабилизировать [74]. То, что тогда внушало благоговейный трепет, сейчас казалось колдовством. Кто-то слышал о похождениях Берроуза от других, кто-то – от него самого. Он демонстрировал такой же поразительный талант хвастаться, как и его призрак. И если раньше он приветствовал бы эти россказни, то теперь стал отпираться от своих успехов (да я просто прижимал ружье к груди, только и всего). То, что крылось за этими воспоминаниями, грозило стать самым серьезным обвинением против него. Он вышел из всех нападений индейцев без царапины. Абигейл Хоббс, Мерси Льюис и Сюзанне Шелден повезло меньше. Многие из тех, кто мог бы свидетельствовать о непомерно тяжелом мушкете Берроуза, не могли этого сделать в силу того, что были мертвы. Ни в коей мере не приятный человек – вокруг домашней жестокости разгоралось немало страстей, – Берроуз умудрялся совмещать абьюзивное поведение дома с чудесными подвигами за его пределами. Все доказательства сводились к одному заключению: он был плохим человеком, но очень хорошим колдуном.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Виктор  Вавич
Виктор Вавич

Роман "Виктор Вавич" Борис Степанович Житков (1882-1938) считал книгой своей жизни. Работа над ней продолжалась больше пяти лет. При жизни писателя публиковались лишь отдельные части его "энциклопедии русской жизни" времен первой русской революции. В этом сочинении легко узнаваем любимый нами с детства Житков - остроумный, точный и цепкий в деталях, свободный и лаконичный в языке; вместе с тем перед нами книга неизвестного мастера, следующего традициям европейского авантюрного и русского психологического романа. Тираж полного издания "Виктора Вавича" был пущен под нож осенью 1941 года, после разгромной внутренней рецензии А. Фадеева. Экземпляр, по которому - спустя 60 лет после смерти автора - наконец издается одна из лучших русских книг XX века, был сохранен другом Житкова, исследователем его творчества Лидией Корнеевной Чуковской.Ее памяти посвящается это издание.

Борис Степанович Житков

Историческая проза