Матушка покачала головой.
– Он пробыл таким слишком долго. Теперь он к этому привык. И оголодал. Ни в одну сторону не может, ни в другую. Не может вести себя как волк, но и не справляется с тем, чтобы стать человеком. Так не может больше продолжаться.
Она подняла глаза на Нянюшку в первый раз. Нянюшка отшатнулась.
– Ты представить себе не можешь, что он чувствует, – сказала она. – Бродит по лесу годами. Не умеет вести себя как человек, но и волком быть не может. Ты просто не представляешь, каково это.
– Кажется, представляю, – сказала Нянюшка. – По твоему лицу. Могу догадаться. Кто же такое с бедняжкой сделал?
– У меня есть подозрения.
Они обернулись.
К ним приближались Маграт и девочка. За ними шел один из лесорубов.
– Ха! – сказала Матушка. – Ну да. Конечно. Всегда должен быть, – она процедила это с презрением, – «счастливый конец».
Лапа попыталась сжать ее лодыжку.
Матушка Ветровоск поглядела в морду волку.
– Пжаааалста, – прохрипел он. – Кхонееец? Щщщасс?
Она опустилась на колени и взяла его за лапу.
– Точно? – спросила она.
– Дхааааа!
Она встала с властным видом и обратилась к подошедшей троице:
– Господин лесоруб? – сказала она. – Тут для вас работенка…
Лесоруб так и не понял, почему волк сам с готовностью положил голову на пенек.
И почему старуха, в которой гнев клокотал, как перловка в котле, заставила его похоронить зверя с честью, а не освежевать и выбросить в кусты. Она на этом твердо настаивала.
Таков был конец злого и страшного серого волка.
Прошел час. В хижину явились еще несколько лесорубов, понявших, что тут происходит что-то интересное. А рубка леса – такая работа, где разнообразие лишним не бывает.
Маграт мыла пол, прибегая к скромной магической помощи ведра с мыльной водой и щетки. Даже Нянюшка Ягг, которая потеряла остатки интереса к роли домохозяйки, как только ее старшая дочь достаточно подросла, чтобы держать швабру, взялась мыть стены. Старая бабушка, не вполне понимая, что происходит, с нетерпением ходила за ними с блюдечком молока. Пауки, унаследовавшие потолок от многих поколений предков, были вежливо, но твердо выставлены за дверь.
А Матушка Ветровоск бродила по поляне с главным лесорубом – молодым верзилой, который напрасно считал, что круто смотрится в клепаных кожаных напульсниках.
– Он тут годами бродил, ага, – сказал он. – Шастал за околицей, угу.
– А вы не пытались поговорить с ним? – спросила Матушка.
– Поговорить с кем? Это же
– Хм-м. Понимаю. А что насчет бабушки? Тут у вас целая толпа лесорубов. Вы хоть иногда, не знаю, заглядывали к ней?
– Э-э? Не, ни в жисть.
– Почему?
Главный лесоруб заговорщицки склонился к ней.
– Ну, знаете, поговаривают, что она ведьма, ага?
– Правда? – удивилась Матушка. – А откуда вы знаете?
– Все приметы налицо, ага?
– Это какие же?
Лесоруб вдруг слегка поежился.
– Ну… она… она живет одна в лесу, ага?
– Так?
– И… и… и у нее нос крючком, и про себя что-то бормочет…
– Так?..
– И зубов у нее нет, ага?
– Страсти-то какие, – сказала Матушка. – Кажется, я понимаю: вы не хотите иметь дело с такими, как она, ага?
– Ага! – облегченно выдохнул лесоруб.
– А то ведь она вас может превратить во что угодно одним только взглядом, ага? – Матушка сунула палец в ухо и задумчиво поковыряла.
– Они такое умеют, знаете ли.
– Да уж наверняка. Уж наверняка, – сказала Матушка. – Хорошо, что рядом со мной такие крепкие здоровые парни. Тц-тц. Хм-м. Можно взглянуть на твой колун, юноша?
Он передал ей топор. Матушка театрально согнулась под его тяжестью. На лезвии еще остались следы волчьей крови.
– Охо-хонюшки, какой же он здоровенный, – сказала она. – А ты, небось, ловко с ним обращаешься.
– Два года подряд завоевывал серебряный пояс на лесных играх, – с гордостью заявил лесоруб.
– Два года подряд? Два года подряд? Батюшки! Вот
– Ой, прости, – сказала Матушка Ветровоск. – Вот же я глупая старуха! Не владею я этой вашей техникой!
Он усмехнулся в ответ и попытался выдернуть топор.
Затем осел на колени, внезапно побледнев.
Матушка наклонилась к его уху.
– Вы могли бы навещать старушку, – прошептала она. – Могли поговорить с волком. Но не стали, ага?
Он попытался ответить, но зубы упорно не хотели разжиматься.
– Вижу, ты об этом очень сожалеешь, – сказала она. – Вижу, что ты осознал неправедность путей своих. Держу пари, что тебе не терпится починить ей хижину, навести порядок в огороде и проследить, чтобы у нее каждый день было свежее молоко и достаточно дров, ага? Пожалуй, я даже не удивлюсь, если ты великодушно построишь ей
По его лицу катил пот. Теперь и легкие отказывались работать.