Ведуньи

На столе лежит «подношение» Сета: миска с сушеными бобами, какие-то объедки и подгоревшие нижние корки хлеба. Бывает, он приносит в подарок и кое-что получше, но Энни и это с удовольствием сгрызет. Особенно если б можно было намазать эти корки тем маслом, каким угощал меня Дэниел. Я высыпаю бобы в горшок с похлебкой – вода и капуста, – потихоньку булькающей над горячими углями, а корки забираю с собой. В дверях останавливаюсь, оглядываюсь на мать и спрашиваю: «Разве белена не от зубной боли?» – хотя много раз видела, что Сет вдыхает эти пары, но никогда ни на зубную боль, ни на боль в суставах не жаловался.

Мать смотрит на меня поверх склоненной головы Сета, и в ее взгляде предупреждение.

– Эта боль еще хуже, чем зубная, но она не телесная.

Мне почему-то хочется возражать ей, спорить. Ведь если Сет кому-то расскажет о том, как она его лечит, то одному Богу известно, что с нами будет. Особенно теперь, когда прибыл новый магистрат. Если правда то, что о нем говорят, ему и малейших свидетельств колдовства будет достаточно, чтобы начать действовать.

Сет явно свое получил – с силой, со стоном выдохнув, он распрямляет спину, а потом навзничь ложится на пол; глаза закрыты, руки раскинуты в стороны, дыхание спокойное. Весь его вид свидетельствует о полном удовлетворении; ему становится лучше прямо на глазах. Он явно преодолел свою тяжкую печаль. А моя мать берет противень, подносит к лицу и, низко склонившись, вдыхает предательский аромат черной белены. Я быстро поворачиваюсь и ухожу, крепко притворив за собой дверь. Я уже почувствовала воздействие белены и стараюсь вдыхать как можно реже, пока не отошла подальше от дома.

Однако проклятое зелье успело изменить мое восприятие: небо над моей головой обрело странный темный оттенок, а смех Энни представляется громким охотничьим кличем, который гулко разносится по лесу. На самом деле это Джон посадил Энни на плечи и скачет взад-вперед по траве, как лошадка. Увидев меня, он тут же стряхивает Энни на землю, и она бежит ко мне, а я протягиваю ей корки, принесенные Сетом. Джон улыбается, и я готова поклясться, что во рту у него свернулась клубком какая-то змея, черная и блестящая. Значит, я все-таки успела надышаться ядовитыми парами белены.

– Между прочим, тебя-то я и искал, – говорит Джон, и я вижу в его глазах подозрительную жестокость и некое предупреждение. Похоже, на его долю снова выпало разочарование, а может, и чья-то грубость или жестокость, и теперь он хочет излить свое раздражение на меня. Та змея по-прежнему таится у него во рту, и я знаю, что все слова, которые сейчас оттуда просочатся, превратятся в капли яда, и мне ни в коем случае нельзя допустить, чтобы этот яд в меня проник. Я смотрю, как Энни бежит к лесу, и мне хочется убежать туда с нею вместе, но я чувствую, что словно вросла корнями в то место, на котором стою.

– Тебе же наверняка хочется узнать, какие сплетни я сегодня подслушал в деревне, хотя вообще-то сперва я не хотел тебе о них рассказывать.

Я пытаюсь обратить все в шутку:

– Подслушал, когда за зеленой изгородью прятался да на деревенских девчонок глаза пялил?

Но Джон не из тех, кого легко сбить с толку. Он молчит, выжидая, и та змея у него во рту тенью мелькает между зубами. Это настолько меня завораживает, что я едва замечаю, как Сет, спотыкаясь, проходит мимо нас, пытаясь на ходу надеть свою шляпу.

– Сегодня в деревне все только и говорят, что о фермерском сынке, – роняет Джон. – О твоем ухажере.

Одного упоминания о Дэниеле мне достаточно, чтобы я забыла о змее, притаившейся у моего брата во рту, и посмотрела ему прямо в глаза. По его торжествующему выражению я понимаю, что выдала себя. А он снова умолкает и начинает качаться взад-вперед на каблуках, заложив руки за спину и задрав повыше подбородок. Похоже, ему нравится меня мучить.

– И что же о нем говорят? – не выдерживаю я. – И откуда ты…

– И Энни без конца твердит о каких-то лунных рыбках и шепчущих раковинах. Ну и, конечно, о тебе с твоим фермерским сынком. – Джон снова умолкает, и каждая секунда его молчания все сильнее терзает меня. – Вот только он вроде бы за другой девчонкой ухаживает. За маленькой хорошенькой кузнецовой дочкой.

Да, это не слова, а настоящие капли яда – они, порожденные той змеей, срываются с его губ и просачиваются мне под кожу, и я уже не вижу перед собой ничего, кроме Дэниела и кузнецовой дочки. Их руки переплетены, головы низко склонены друг к другу, губы касаются губ… Я тщетно пытаюсь нащупать стену и опереться, чтобы устоять на ногах, но стены рядом нет. Нет, это никак не может быть правдой! Ведь всего лишь вчера он оставил в условном месте ведьмин камень, надеясь на встречу со мной. И он с таким вниманием слушал рассказ Энни о том, как она «проросла» в лесу…

Джон усмехается:

– Я же говорил, что тебе интересно будет это узнать. Ему от таких, как ты, только одно нужно. Неужели же ты могла подумать, что он к тебе еще какие-то чувства питает?