Век

— Это не имеет значения. Дело в том, что он был палачом в мафии, как мы всегда и подозревали. Но сейчас он мертв. Мы отомстили за смерть отца. Я хотел, чтобы ты первой узнала об этом. Я подумал... — он на секунду замешкался, — может быть, это улучшит наши отношения.

Сильвия закрыла глаза и вспомнила ту страшную ночь семнадцать лет назад, когда единственный человек, которого она когда-либо любила, был отнят у нее. Затем она открыла глаза и посмотрела на сына, который так часто напоминал ей Франко.

— Что ты имел в виду, когда сказал «мертв»? Что с ним случилось?

— Это не имеет значения.

— Нет, имеет. Над ним совершили правосудие по-фашистски?

— Я сказал тебе: это не имеет значения!

— Его убили, так ведь? — тихо спросила она. — Ты убил его?

— Разумеется, нет! — Он пытался сдержать свой гнев и возмущение. — Мне кажется, тебе нужно радоваться тому, что за смерть отца отомстили, а не расспрашивать, как это было сделано. Никто не мог сделать это десять лет назад. В конце концов, отец был одним из первых итальянцев, кто атаковал мафию. А кто покончил с ней? Кто раздавил ее? Дуче!

— О, Фаусто, — вздохнула Сильвия, — ты ничего не понимаешь. Разве можно достичь чего-нибудь, борясь с мафией ее же методами? Разве это справедливо — убивать убийцу? — В ее прекрасных старческих глазах появилось умоляющее выражение. — Прошу тебя, дорогой мой, уйди от них!

На какой-то миг у него мелькнула мысль, а не права ли его мать. Потом Фаусто взял себя в руки, лицо его стало холодным. Он поднялся:

— Я сделал это для тебя и для отца. Думал, это тебя порадует. Но совершенно очевидно, что любой мой поступок вызывает у тебя неудовольствие...

Фаусто вышел из комнаты и бросился на улицу. Когда он сел в машину, то внезапно понял, что плачет, сам не зная почему.

Жена Фаусто и его брат-близнец разговаривали в гостиной виллы. Они не заметили, как он вошел. Они стояли у дверей в сад, спиной к нему, поглощенные своей тихой беседой.

Наступали сумерки, и мягкие темные тени окутывали комнату. Через секунду Фаусто включил свет.

— Фаусто! — воскликнула Нанда, обернувшись к нему. — Я не слышала, как ты вошел.

— Привет, Нанда! Привет, Тони. Мать сказала мне, что вы оба ведете беседы о религии. Вы всегда разговариваете в темноте?

— А я и не понял, что уже так поздно, — отозвался Тони. — Я, пожалуй, пойду.

— Не уходи. У меня не было случая поговорить с тобой с тех пор, как ты вернулся в Рим. Останься у нас поужинать. Нанда, мы ведь никого не ждем к ужину, не так ли?

— Нет, никого.

— Тогда скажи повару, чтобы готовил на троих.

Нанда почувствовала что-то неладное, заметив, как муж скрывает раздражение, и была рада оставить Тони поужинать. Когда Фаусто был не в духе, она предпочитала, чтобы в это время в качестве буфера присутствовал кто-либо третий. Нанда вышла из комнаты, а Фаусто подошел к брату и обнял его:

— Мне приятно видеть тебя, Тони. Мы ведь теперь не часто видимся. И очень досадно, что в тот момент, когда я прихожу домой, ты хочешь уйти. — Фаусто достал из янтарного ящичка сигарету и закурил.

— Я не хотел огорчить тебя, — сказал Тони сконфуженно.

— Но ты огорчил меня. Я знаю, что ты и мать не одобряете моих действий, однако это не значит, что мы не можем оставаться друзьями, правда?

— Конечно, правда.

— Отлично. — Он пересек комнату и нажал электрический звонок. — Пойду переоденусь. Если хочешь, дворецкий принесет тебе коктейль.

— Спасибо, Фаусто.

Братья не спускали друг с друга глаз.

— Мой дом — твой дом, Тони, — наконец сказал Фаусто и пошел наверх.

Тони сидел в кресле, уставившись в белый ковер. Ему не хотелось оставаться на ужин. Но он чувствовал себя слишком виноватым, чтобы уйти.

Когда Нанда в черном, глубоко декольтированном платье для коктейля сошла вниз, она выглядела столь соблазнительной, что Тони ощутил острое желание. Платье удерживалось на ее обнаженных плечах при помощи узких черных бретелек, а нижняя его часть состояла из треугольников, острые концы которых свободно свисали над коленями. На стройных ногах красовались атласные туфли с пряжками из искусственных бриллиантов, в ушах покачивались алмазные сережки, а на руке переливались два браслета с алмазами и рубинами — подарок ее отца-ювелира. Шедший позади нее Фаусто был в облегающем фигуру смокинге.

— Бернардо сделал тебе коктейль? — спросил он Тони.

— Я сказал ему, что подожду вас.

— Мне хочется пить. — Фаусто снова нажал звонок и подошел к патефону. — Тебе нравится американская музыка, Тони? Гершвин, например? Я от его песен без ума. Вот эта называется «Я построю лестницу в рай». И название прекрасное. Почти религиозное, как ты считаешь?

Он опустил иглу на пластинку, и прелестная мелодия выпорхнула на свободу. Вошел дворецкий и принял заказ на напитки.

Когда они пили коктейли и ужинали, Фаусто поддерживал легкую беседу, но Тони большей частью молчал.

— Хотите еще Гершвина? — спросил Фаусто, когда они вернулись после ужина в гостиную.