Век Филарета

    Граф Толстой посещал лавру почти каждый год, но в одиночку. Отец Антоний видел Аню лишь однажды, случайно, лет десять назад, когда принимал вместе с владыкой государя Николая Пав­ловича, а она с мужем была в свите. Тогда будто пустота некая возникла внутри, тяжелая пустота, вызвавшая прилив тоски и уныния. К пятидесяти с лишним годам, казалось, должны были перегореть все житейские страсти, однако мысль об Ане — по-другому не мог назвать ее — волновала сердце. Он давно отказался от всего мирского, без него умерла мать и выходили замуж сестры, у него не было своего имущества, кроме нескольких десятков книг, но оказалось, что в потаенном уголке сердца живет чувство к Ане, беспокойство, нежность, забота о дорогой сестре...

    Сильно постаревшая Новосильцева, поддерживаемая под руку какой-то дальней родственницей, попросила благословения.

    — Бог благословит,— привычно ответил он, умиляясь этой рабе Христовой, чувствуя приближение Ани и невольно напря­гаясь.

    Волна радости вдруг охватила его. То была светлая радость умиротворения и умиления перед Промыслом Божиим, воля Ко­торого вела лишь ко благу. «Слава Тебе, Господи! — мысленно произнес он.— Сохрани и помилуй рабу Твою Анну!» Он вдруг не головным умом, а умом сердца понял истину: хорошо — забыть человека в Боге, потому что помнит его Бог.

    Он и видел и не видел ее, не сознавая, насколько переменилась, не обращая внимания на худобу и выступившую желтизну на лице, не замечая потухшего блеска прекрасных темных глаз,— она была рядом, она несла в себе тихую радость и свет,— и эти радость и свет он ощущал сердцем.

    Подошедший следом граф поднял к нему строгое лицо.

    Наместник протянул ему крест и со сдержанной улыбкою произнес:

    — Позвольте поздравить вас, ваше сиятельство, с именинами и преподнести наш подарок.

    Не глядя протянул руку, подскочивший алтарник подал на под­носе большую лаврскую просфору с вынутой частицей. Отец Антоний хотел быть любезным, готов был открыть свое сердце, но всякий раз при встречах и беседах чувствовал ответную прохладу.

    Граф вежливо благодарил и после благословения уколол руку наместника прикосновением пышных седеющих усов.

    По своему сдержанному и скрытному характеру граф Алек­сандр Петрович не позволял себе показать неудовлетворенность лаврским укладом жизни, тем более что с формальной стороны всё было в образцовом порядке. Он отдавал предпочтение иному направлению монашества, заявленному преподобным Нилом Сорским и олицетворявшемуся покойным владыкой Иннокен­тием пензенским, сосредоточенному на внутреннем делании, хотя бы и в ущерб внешней форме. В лавре утвердилась нарядная и богатая красота, но соответствовал ли ей внутренний иноческий уклад?.. А попросту граф был предубежден против наместника, о честолюбии которого много слышал в Петербурге... да и признание

Анны перед их свадьбою о наивном, детском романе со сводным братом засело занозой в сердце. Былые отношения княж­ны Анны и незаконного княжеского сына Медведева, о которых ходили неясные слухи по петербургским гостиным, волновали его. То была не ревность, о нет! Граф считал себя вполне сво­бодным от этой смешной страсти, но он искренне любил свою жену и страдал от некоего пятна на ее чести, что накладывало тень и на род Толстых.

    Граф Толстой не подозревал об удивительном сходстве натур — своей и бывшего княжеского лекаренка (жена не осмелилась от­крыть ему этого), хотя оба одинаково ревностно относились к делу веры и следовали — каждый по-своему — истинно мона­шескому, аскетическому образу жизни (граф жил с красавицей женою по-братски). По долгу воспитанного человека Александр Петрович мирился с существованием архимандрита Антония, не догадываясь, что им вскоре придется встретиться в решении труд­ных вопросов.

   Отец Ивана Киреевского был в юности масоном, и даже кре­стным маленького Вани оказался известный Лопухин. Неудиви­тельно, что в юности Киреевский, оставаясь христианином, был совершенно равнодушен к православию, в отличие от младшего

брата Петра. Но неисповедимы пути Господни. Женившись по любви, он постепенно от милой жены Наташи слышал поучения святых отцов, с удивлением узнавая истины, которые ранее по­читал плодом ума западных новейших философов. Наташа по­ведала ему о своем духовном общении с преподобным Серафимом Саровским, отвезла в Новоспасский монастырь к своему духов­ному отцу старцу Филарету и в Троицу к отцу Антонию. Он-то и посоветовал Киреевскому обратиться за разрешением мучивших вопросов к старцам Оптиной пустыни. В 1847 году из Оптиной Иван Васильевич вернулся будто иным человеком. После бесед со старцами Моисеем и Макарием новым светом осветилась вся жизнь, и смысл ее, и цель ее.