Век криминалистики

Во сколько они расстались и в котором часу Хуссман пришел к себе в комнату? Тут Хуссман стал вдруг совсем не таким общительным. Он заявил, что, вернувшись домой после пивной вечеринки, вынужден был несколько раз бегать в туалет на лестнице между первым и вторым этажами. Последний раз, выходя из туалета, Хуссман услышал, что звонит телефон, а вскоре позвонили и в дверь, поэтому он так быстро открыл. Кремер попрощался и на велосипеде вернулся на Шультенштрассе. Вскоре его нагнал Хуссман, спешно одетый, в черных полуботинках, серых брюках и спортивном жакете поверх ночной сорочки. Он примчался на велосипеде на место преступления прямо перед тем, как вернулся Клингельхёллер. Хуссман поставил велосипед к забору и поздоровался с доктором Луттером, а тот представил его майору Пройссу. Хуссман бросил взгляд на мертвого, не подходя к нему ближе чем метров на пять-шесть, и повторил Пройссу свою историю.

Наступил день. Зеваки из шахтерского поселка толпились возле полицейского ограждения. Покойный по-прежнему лежал нетронутый на том же месте, на спине, между двумя пятнами крови, и еще одно пятно растеклось у него вокруг ног, очевидно, не кровавое. Ассистент уголовного розыска наконец сфотографировал место преступления. Но эти снимки впоследствии оказались непригодными к использованию, поскольку были сделаны не во всех необходимых ракурсах и без масштаба. В 7 часов утра вернулся Клингельхёллер. Хуссмана ему представили. Комиссар Клингельхёллер попросил его подойти ближе к телу покойного. Хуссман нервно отказался. Клингельхёллер уточнил еще раз, упоминал ли Даубе о самоубийстве, и тут Хуссман в отличие от Лабза заявил, что да, упоминал, два года назад. В то время расстроились отношения Даубе с дочерью директора Кляйбёмера, и он с разбитым сердцем подумывал о самоубийстве. Можно ли Хуссману зайти в дом к Даубе, чтобы выразить соболезнования родителям друга? Клингельхёллер разрешил. Однако обратил внимание, что Хуссман далеко обошел пятна на земле, при этом комиссар невольно поглядел на его ботинки. Ему показалось, что он увидел на ботинках бурые пятна, напоминающие кровь. Удивленный комиссар последовал за абитуриентом в дом и остановил его в прихожей.

Хуссман очень удивился, когда Клингельхёллер спросил его о пятнах на ботинках и при этом пристально рассматривал его обувь. Ботинки были сырые и сверху действительно забрызганы кровью – свежей. Хуссман объяснил, что речь может идти только о крови кошки, которую он пару дней назад, а именно 21 марта, застал за «браконьерством» в саду своего приемного отца и ударил ногой. В этих ли ботинках Хуссман ездил в Бюр? Да, в них. Отчего они насквозь сырые? Ночью шел дождь.

Клингельхёллер почуял неладное, однако не заподозрил Хуссмана в убийстве. Скорее, предположил комиссар, Хуссман стал свидетелем самоубийства своего друга, наступил в лужу крови и теперь боится признаться. Уж не увел ли Хуссман у Даубе девушку? Не чувствует ли себя теперь виноватым? Комиссар потребовал, чтобы Хуссман снял ботинки, отдал их ассистенту уголовного розыска Релингхаузу и озадаченный вернулся на место преступления.

Советник Пест послал одного из полицейских на квартиру судебного следователя доктора Мейера в надежде, что тот найдет наконец врача для расследования. В 8.15 судебный следователь явился на место происшествия и взял расследование в свои руки. Клингельхёллер доложил о «типичном случае самоубийства». Но судебному следователю стоило лишь раз взглянуть на место преступления, и он сразу задал вопрос: где орудие убийства, которым Гельмут Даубе перерезал себе горло? Не мог же Даубе проглотить его? У полицейских вытянулись лица, как впоследствии вспоминал Мейер. Сразу после этого Мейер указал на окровавленный конец рубашки, торчавший из-за пояса брюк покойного. Не теряя времени, судебный следователь поручил доктору Луттеру осмотреть тело. У Луттера не было никакого опыта судебно-медицинской патологии, обследовать тело он мог, но вряд ли сумел бы сделать грамотное заключение о том, как погиб Гельмут Даубе. Однако, когда доктор Луттер расстегнул брюки покойного, он сразу заметил, что парня кастрировали несколькими ударами ножа. Версия о самоубийстве сразу отпала. Пест и Клингельхёллер со стыдом вынуждены были признать, что упустили три часа драгоценного времени.