Век криминалистики

В связи с новыми показаниями исследования доктора Луттера стали для Клингельхёллера откровением. Кровь на одежде человеческая, а это опровергает все попытки Хуссмана объяснить, откуда следы крови взялись на его обуви и одежде. Не было никакой убитой кошки и раздавленной лягушки. 27 марта Клингельхёллер решил поразить Хуссмана известием, что кровь на его одежде человеческая, чтобы заставить признаться в убийстве.

В тот же вечер в 20.30 комиссар арестовал Хуссмана и до часу ночи допрашивал его в присутствии ассистентов Микфельда и Баумана. От этого допроса остался лишь разрозненный протокол, составленный по памяти. Только 28 марта допрос стали тщательно протоколировать, но этот подробный протокол свидетельствовал о том, что Клингельхёллер ни малейшего представления не имел о подлинном значении исследований следов крови.

Комиссар тупо повторял одни и те же вопросы: откуда взялась кровь на ботинках? Откуда кровь на пальто? Откуда кровь на брюках? Он всерьез надеялся, что Хуссман расколется от того, что кровь была определена как человеческая, и не задал ни одного четкого вопроса. Не сказал, например: «Кровь на ваших ботинках точно брызнула сверху с определенной высоты. Вы не запачкались в кровавой луже, потому что обошли ее. Это не кошачья кровь и не лягушачья. Это кровь человека. Вы не смогли вспомнить, когда у вас шла носом кровь. Вы не в состоянии объяснить, откуда взялась кровь на вашей обуви, а я вот могу: вы напали на Гельмута Даубе сзади, перерезали ему горло, а при этом, для устойчивости, выставили вперед правую ногу. Кровь жертвы брызнула и закапала на ваш ботинок». Клингельхёллеру не хватало опыта, вскрытие было сделано некачественно, так что комиссар вообще не представлял, как вести дело дальше. Упоминание о человеческой крови не привело к ожидаемому результату. Хуссман быстро сообразил, к чему клонит комиссар. Он стучал кулаками по столу, пил литрами воду, лицо его дергалось. Хуссман возмущался и оскорблялся, но неизменно овладевал собой – удивительная способность для его возраста. Плевать он хотел на анализ крови и назвал исследование «полным бредом». «Чушь! – кричал Хуссман. – Вздор! Так и пишите – вздор!»

Судебный следователь Мейер все-таки выдал ордер на его арест, хотя накануне, 23 марта, отказал, а выдал лишь потому, что Хуссман настаивал на совершенно неправдоподобном происхождении пятен крови. Мог ведь подозреваемый снова заявить, что это у него носом шла кровь, но он не помнит точно когда, так ведь нет, он настаивал, что это может быть только кровь животного. Придумал даже, что за неделю до убийства побывал на местной скотобойне и вляпался в лужу крови. Теперь, когда кровь была идентифицирована как человеческая, все эти утверждения были нелепы и бессмысленны. Впоследствии говорили, что Хуссман, ничего не понимающий в исследованиях крови, давно бы сам себя выдал, если бы криминалисты вовремя и качественно провели их.

Вечером 28 марта, когда эффектный ход комиссара с человеческой кровью не сработал, окружной врач Маркс внезапно потребовал повторного исследования крови группой специалистов. Он сказал комиссару, что в Бонне работает профессор Мюллер-Хесс, специалист в области изучения крови. Клингельхёллер занес слова Маркса в протокол: «Взятие образцов крови еще возможно, поскольку следов крови достаточно и на одежде Хуссмана, и на одежде Даубе. Но исследование необходимо провести немедленно». Никто не знает, как доктор Маркс через неделю после убийства вдруг узнал о группах крови. Сам он не определил группу крови Даубе и теперь надеялся, что это выполнит профессор Мюллер-Хесс на основании следов крови на одежде убитого. 29 марта Маркс взял образец крови у арестованного Хуссмана. 30 марта, через 8 дней после убийства, полицейский привез ящик с образцами в Бонн на Театральную улицу в Институт судебной и социальной медицины. Кое-как запакованная коробка содержала пробирку с кровью Хуссмана, его одежду, одежду жертвы, которую уже изучили в химической лаборатории в Реклингхаузене. Печальная была посылка, что и говорить, скорбная.

Виктору Мюллеру-Хессу, с 1922 г. руководителю Института судебной медицины в Университете Бонна, было в то время 45 лет. Он был родом из Баната и начинал свою карьеру в Кёнигсберге. Круглоголовый, приземистый, коренастый, неунывающий жизнелюб – Мюллер-Хесс был просто рожден, чтобы руководить Институтом судебной медицины и криминалистики. Он не был похож на своих коллег Реструпа и Тимма, которые криминалистику ставили выше судебной медицины. Мюллер-Хесс отдавал предпочтение судебной психиатрии. После Первой мировой войны многие гуманистические представления европейцев рухнули, поменялись интеллектуальная среда и мировоззрение, и Мюллер-Хесс верил, что изучение глубин и основ преступления с точки зрения психиатрии поможет его предотвратить. Однако не пренебрегал и криминалистикой. Он следил за изучением крови и интересовался всеми новыми методами, применяемыми в серологии.