В начале 1800 года Фонтан пригласил Шатобриана вернуться во Францию. Фонтан был персоной грата при первом консуле и должен был позаботиться о том, чтобы молодому эмигранту не причинили вреда. Наполеон уже подумывал о восстановлении католицизма; хорошая книга о достоинствах христианства могла бы помочь ему противостоять неизбежным насмешкам якобинцев.
16 мая 1800 года Шатобриан вернулся в Париж к жене и Люсиль. Фонтаны ввели его в литературный кружок, который собирался в доме хрупкой, но красивой графини Полины де Бомон, дочери графа Арман-Марка де Монморина, некогда министра иностранных дел при Людовике XVI, а затем гильотинированного. Вскоре она стала любовницей Шатобриана. Именно в ее загородном доме и под ее руководством он закончил «Женю». Он не считал, что пришло время для полной публикации книги, столь противоречащей скептицизму, преобладавшему в интеллектуальных кругах; но в 1801 году он предложил Парижу 100-страничный отрывок из нее в качестве непритязательной идиллии о христианской добродетели и романтической любви. Это сразу сделало его глашатаем грамотной Франции, кумиром женщин и любимым сыном возрождающейся церкви.
Он назвал ее «Атала», или «Любовь двух дикарей в пустыне». Действие происходит в Луизиане, населенной индейцами племени натчез; рассказчик — слепой старый вождь Чактас. Он рассказывает, как в юности попал в плен к враждебному племени и был приговорен к смертной казни, но его спасла индейская служанка Атала. Они вместе бегут через болота и леса, через горы и ручьи; влюбляются друг в друга поневоле и через общие опасности; он ищет — она отказывается от примирения, пообещав пожизненную девственность своей умирающей матери. Они встречаются со старым миссионером, который поддерживает ее благочестие, сатирически называя любовь опьянением, а брак — судьбой, худшей, чем смерть.108 Разрываясь (как и в истории) между религией и сексом, Атала решает свою дилемму, приняв яд. Чактас опустошен, но миссионер объясняет, что смерть — это благословенное освобождение от жизни:
«Несмотря на столько дней, собранных на моей голове… я не встречал ни одного человека, который не был бы обманут мечтами о счастье, ни одного сердца, которое не хранило бы скрытую рану». Дух, по-видимому, самый безмятежный, напоминает естественные колодцы в саваннах Флориды: их поверхность кажется спокойной и чистой, но когда вы доходите до дна… вы видите большого крокодила, которого колодец питает своими водами».109
Описание Шатобрианом похорон Аталы — священник и язычник смешивают руки, чтобы прикрыть ее труп землей, — стало знаменитым отрывком в романтической литературе; оно же вдохновило на создание одной из величайших картин наполеоновского периода — «Погребение Аталы», которой Жироде-Триозон довел до слез пол-Парижа в 1808 году. Но классическая традиция была слишком сильна во Франции 1801 года, чтобы сказка получила полное признание критиков. Многие из них улыбались пурпурным пассажам, древнему использованию любви, религии и смерти, чтобы взволновать разбитые или молодые сердца, и призыву природы служить, с ее различными настроениями, в качестве аблигато для человеческих радостей и горестей. Но другие хвалили — и множество читателей наслаждались — простыми словами и тихой музыкой стиля; звуками, формами и красками фауны и флоры; горами, лесами и ручьями, которые служили живым фоном для сказки. Настроение Франции было готово услышать доброе слово в защиту религии и целомудрия. Наполеон планировал примирение с церковью. Казалось бы, самое время для публикации «Le Génie du christianisme».
Книга вышла в пяти томах 14 апреля 1802 года, в ту же неделю, когда был провозглашен Конкордат. «Насколько я могу судить, — писал Жюль Леметр в 1865 году, — «Génie du christianisme» стала величайшим успехом в истории французской литературы».110 Фонтаны приветствовали ее статьей в Moniteur, восхваляя ее дружескими похвалами. В 1803 году появилось второе издание, посвященное Наполеону. С этого момента автор почувствовал, что Бонапарт — единственный человек эпохи, которого он должен превзойти.
Слово génie в названии не совсем означает гений, хотя и это тоже. Оно означало отличительный характер, присущий творческий дух религии, которая породила и взрастила цивилизацию постклассической Европы. Шатобриан предлагал аннулировать Просвещение XVIII века, продемонстрировав в христианстве такую понимающую нежность к человеческим нуждам и скорбям, такое многообразное вдохновение для искусства и такую мощную поддержку для морального облика и социального порядка, что все вопросы о достоверности церковных догм и традиций стали второстепенными. Настоящий вопрос должен быть таким: Является ли христианство неизмеримой, неотъемлемой и незаменимой поддержкой западной цивилизации?