Вектор ненависти

– Я уверен, там виноват папашка, приучивший сынулю к огнестрелу, да ещё хранивший дома оружие. А мальчишка просто нацепил маску супергероя. Наигрался в компьютерные игры, насмотрелся американских боевиков, взял стволы и пошёл свою крутизну показывать. Он и вёл себя так, словно в стрелялку играл. Мозги переклинило. Погрузился в виртуальный мир, где всё привычно. Появился из-за угла монстр – убей. Ещё один – убей. Только нажимал он не на кнопки, а на курок, и вместо монстров перед ним стояли люди. Жизнь-то – не компьютерная игра. Жизнь не перезагрузишь. А дети многому не понимают цену – этим и опасны. Играют, играют, а потом свою игровую модель переносят на реальность – и на тебе!.. И мне вот что из новостей в память врезалось: когда этого сопляка поместили под стражу, он попросил «чай с печеньками». Это ведь наверняка словечко из его детского лексикона – «печеньки». Двоих убил, одного ранил – и «чай с печеньками». Ещё потом рассказывал в интервью, что желал собственной смерти. Заливал! Если бы по-настоящему намеревался убить себя – убил бы, возможность была. Но чужие титры запускать легче, чем свои.

– Ему защита на суде придумала задним числом конфликты с одноклассниками. Якобы это его спровоцировало, – поддержал Виктор. – Вот только из них он никого не убил, хотя весь класс держал под прицелом. Кстати, его даже в тюрьму не посадили – признали невменяемым. Двоих положил, третьего задел – и без срока. Как тебе, а? По-моему, это суд невменяемый, если такое решение выносит. И государство – невменяемое.

Вяльцев матюгнулся, словно харкнул, и добавил:

– Это и есть подростковый героизм: повыпендриваться с оружием перед классом, а потом трусливо избегать наказания.

Приятели помолчали.

– Давай тех погибших помянем, – глухо произнёс Вяльцев.

Грузинов кивнул и подозвал официантку:

– Водки.

– Настоящие самоубийцы, – продолжил шёпотом Вяльцев, когда официантка удалилась, – кончают жизнь так, что их никто не спасает. А мнимые надеются на то, что в последний момент их остановят. А как становится ясно, что не спасут, не остановят, так и желание лишать себя жизни пропадает. Потом оправдываются: «Я хотел, я хотел». Нет, такие не убить себя хотят – покрасоваться.

Принесли водку и две стопки.

Виктор разлил.

Выпили не чокаясь.

Опять помолчали.

– Возвращаясь к нашей теме, – опять заговорил Вяльцев, – насчёт учителей, доводящих учеников до крайностей… Это или детские нездоровые фантазии, или глупости, которые всякие неумные журналисты придумывают. Подлинные отношения искажают. Получается, что единственный учитель довлеет над беззащитным учеником. Ну, посуди сам: уже в среднем звене уроки ведут много учителей, а не один. У каждого – от двух до восьми часов в неделю. А учителя – разные. Бывают и скверные, конечно. Но чтобы все оказались чудовищами – это перебор. Если попадётся плохой – ребёнок потянется к хорошему. Или к нейтральному. Возможно, увлечётся его предметом. Как при психологическом приёме «добрый полицейский – злой полицейский». Я, ещё школьником, сам через это прошёл. Рассказать?

– Валяй, – сказал Грузинов, снова разливая водку.

– Когда меня перевели в новую школу, алгебру и геометрию у нас вела такая стерва… Знаешь, она была очень сильным педагогом, но при этом – патологическая сволочь. Вот у неё действительно была тяга терроризировать детей. На одном из первых уроков она меня вызвала к доске, доказать какую-то теорему, заданную на дом. А я её плохо выучил. Ну, другая поставила бы трояк с хвостом. Или посадила бы с двойкой. А эта решила мне устроить выволочку перед классом. Стала спрашивать: «Что ты вчера делал после школы? Как выполнял домашнее задание? Небось, вместо этого мультфильмы смотрел?» Перед всем классом! – Вяльцев залпом махнул стопку. – Ей нужна была жертва, вот я и подвернулся. А может, специально меня выбрала по своим сволочным критериям. Есть такие мрази, подтверждаю. Чтобы самим возвыситься, им нужно других принизить. Она и после надо мной изгалялась. Я же оказался жертвой! Причём она не только среди учеников, но и среди учителей так себя вела. Помню, такой был случай. Как-то она к нам притащила на урок ученика из другого класса, в котором даже уроков не вела. И тот паренёк был на год старше нас. Так она усадила его за свой стол, чтобы он прорешал вариант контрольной, которую незадолго до этого давала нам. И объявила, что он, девятиклассник, сейчас будет решать примеры, с которыми справляемся мы, восьмиклассники. И посмотрим, что у него получится.

– Да уж, – усмехнулся Грузинов. – Ну и как, сдюжил этот храбрец?

– Ты погоди, погоди. Он, помнится, не справился, но дело-то в другом. Это ведь для нас, школьников, так выглядело. А потом-то я понял, что просто так этого паренька она бы привести не смогла: он же в другом классе учился. Его другая учительница отпустила со своего урока, чтобы он во всём в этом, так сказать, поучаствовал. И та, другая, про всё знала. То есть этой сволочи страсть как хотелось ещё и коллегу в грязь макнуть: вон, твой девятиклассник не может решить задачи, которые мои восьмиклассники щелкают.