Вельяминовы. Век открытий. Книга 1

Попрощавшись с Дубельтом, Федор вышел в прохладную, влажную ночь. Обернувшись к Аничковому мосту, юноша вспомнил: «Здесь, на Караванной улице, притон игровой. Мы его в прошлом году, когда я шулера изображал, трогать не стали, оставили. Пригодится, в будущем. Я там ни разу не был. Никто меня не узнает».

Он играл в карты, как говорил Дубельт, лучше всех в Петербурге. «Леонтий Васильевич, - смеялся Федор, - у меня просто отличная память, и большое самообладание. Для баккара больше ничего не надо».

Федор велел себе: «Нет, надо потерпеть. Без дозволения начальства туда ходить не след. Тем более, -он зажег папироску и засунул руки в карманы сюртука, - я не ради денег играю».

Он играл ради неуловимого, прекрасного ощущения собственного могущества, которое появлялось у него за карточным столом, и, когда он обрекал на смерть людей.

- Как сейчас, - усмехнулся Федор. Зевнув, он пошел домой, к Пантелеймоновскому мосту.

Ветер с Невы шевелил бархатную, тяжелую портьеру. День был неожиданно ясным, солнечным, но холодным. В кабинете горел камин. Пахло кедровыми поленьями, сандалом, на паркете лежала тигровая шкура. Огромная карта империи, что висела на стене, была перечеркнута резкой, решительной линией, от Санкт-Петербурга до Москвы.

- Через три года железную дорогу завершат, - Николай прошелся по комнате, поигрывая механической, фаберовской ручкой.

- Без англичан обошлись, слава Богу. Проклятые англичане, едва к ним спиной повернешься, вонзят в нее кинжал, и сделают вид, что так и было. Мало им Индии, Африки, Китая, еще и к проливам свои руки тянут. Мы этого не позволим. Встанем на защиту святынь православия в Иерусалиме. Пойдем на помощь нашим братьям по вере в Греции и Болгарии, - он вернулся к столу и нашел донесение из Стамбула.

- Его величество Абдул-Меджид, после смерти своего отца, султана Махмуда, находится всецело под влиянием своей матери, валиде-султан Безм-и-Алем. Она присутствует на всех заседаниях государственного совета, распоряжается казной, назначает и отправляет в отставку чиновников. По слухам она, как и ее свекровь, покойная валиде-султан Накшидиль, знает французский язык. К сожалению, по понятным причинам, мы не можем более точно узнать о ее происхождении. Никто из посторонних не может переступить порог женской половины дворца, под страхом смертной казни..., -Николай выругался и отбросил бумагу. «Еще одна католичка! Откуда их, только в Стамбул привозят. Пиратов на Средиземном море давно нет».

Он поднял документ. Найдя в конце нужные строки, император буркнул себе под нос:

- Телеграф, реформы законодательства по образцу кодекса Наполеона, военные реформы..., Даже гимн и флаг придумал. Открыл университет, собирается отменить закон о более высоких налогах для христиан и евреев. И железные дороги начнет строить, с него станется. Сильная Турция, с хорошей армией и паровым флотом, нам совершенно ни к чему.

В дверь поскреблись. Он махнул: «Заходи, Леонтий Васильевич».

Дубельт, иногда думал Николай, был преданнее Бенкендорфа.

- Хоть я тому и дал титул графа, - размышлял император, - все равно, ему доверять нельзя было. Что-то в глазах у него такое проскальзывало, свободное. А этот верен, как собака. Опять же, Бенкендорф был излишне чувствителен. Когда я ему рассказал, что со стариками Воронцовыми-Вельяминовыми сделали, он целую ночь в церкви провел, плакал. Мне донесли. А ведь ничего особенного не случилось. Старуха и так без памяти была, ей голову проломили. Связали их вместе, штыками добили, и в Ладогу бросили. Было бы из-за чего плакать. И в Зерентуе, - Николай незаметно усмехнулся, - могилы Петра Федоровича, и жены его скоро с землей сравняются. Памяти о них не останется. У нас теперь новые Воронцовы-Вельяминовы. Права была maman.

Его беспокоило то, что старуха выжила. Тогда, больше двадцати лет назад, он разъяренно кричал на Бенкендорфа:

- Что за слюнтяи у нас командуют военными кораблями! Велено было стрелять, значит, надо исполнять приказание. Подумаешь, две бабы в шлюпке. Разнесли бы ее в клочки и все.

- Его величество король Швеции прислал бы ноту..., - осторожно заметил Бенкендорф.

- Тебе рассказать, что бы я сделал с нотой от этого бывшего наполеоновского отребья? - ядовито спросил император. «Всякая шваль, сын стряпчего, будет себя называть королем».

Старуха все еще жила. Николай, иногда, просыпался ночью, видя перед собой холодные, спокойные, зеленые глаза.

- И этот проклятый огненный шар, - думал он. «Адини его ручкой коснулась. Но все хорошо было, я уже решил, что обойдется. А вот не обошлось, - он тяжело вздыхал, вспоминая смерть девятнадцатилетней дочери.

- Ничего, - сказал себе сейчас император, - Alexandre женат, четверо детей у него, трое мальчики. Наследование обеспечено. Хоть его жена и незаконнорожденная, но лучше такая, плодовитая.

- Что у нас, Леонтий Васильевич? - взглянул он на Дубельта. «Как с революционным кружком дела обстоят?»