Вельяминовы. Век открытий. Книга 1

- Михаил Васильевич Петрашевский, - Дубельт подложил под локоть императора бумагу, - читал воззвание, что мы от коллег из Кельна получили. Это секретные материалы, между прочим.

Николай поморщился: «И авантюристка, мадам де Лу, выжила. Хоть сына ее подстрелили, слава Богу. Зачем я его из России тогда выпустил, пожалел. Волчонок, который стал волком. И она, в Брюсселе, привечает эту дрянь Герцена».

- Леонтий Васильевич,- велел он, - подготовь бумагу об аресте всего имущества Герцена в России.

- У него здесь мать..., - осторожно сказал Дубельт.

- Пусть расплачивается, за то, что такого выродка на свет произвела, - император усмехнулся и посмотрел на список.

- Литераторы, - он взял ручку. «Мы такую казнь устроим, что о ней еще долго говорить будут. Федор Петрович поработал? - спросил он.

Дубельт кивнул.

Николай помолчал: «В следующем году я его в свиту возьму. Пусть от корпуса жандармов у меня тоже флигель-адъютант будет. Дадим ему два звания, партикулярное и военное».

Он сразу понял, что перед ним сын. Николай велел показать ему младшего Воронцова-Вельяминова, тайно, когда того привезли из Иркутска. Он был, как две капли воды похож на наследника престола, только волосы у юноши были рыжие.

- В нее, - вспомнил Николай. «Я говорил ей, сдохнет, как собака, в крови и грязи. Так и случилось. Старший сын у нее в Петра Федоровича получился. Ломали, ломали его, да только, боюсь, ничего у них не вышло. Но убивать его не след, инженер он отличный. Просто следить неустанно. Он думает, что мертвы все его родственники. Никакой опасности нет».

Он велел Дубельту беречь мальчика. Николай сварливо сказал: «Дуболомов, Леонтий Васильевич, у нас хватает, а умных людей днем с огнем не найдешь. Нельзя ими разбрасываться. Он далеко пойдет, Федор Петрович, поверь мне».

После того, как Дубельт ушел, Николай приказал принести ему чаю. Подойдя к окну, он посмотрел на Петропавловскую крепость и взял с круглого стола маленький томик в невидной обложке.

- Пушкину ссылки хватило, чтобы сломаться, - хмыкнул он, листая страницы. «А этого надо на каторгу отправить, иначе он так врагом престола и останется. Удивительно хорошо пишет, конечно, - Николай нашел свое любимое место. Император, невольно вытер слезу:

- Падает роса на траву, в избах на берегу засветятся огоньки, стадо пригонят - тут-то я и ускользну тихонько из дому, чтобы посмотреть на мое озеро, и засмотрюсь, бывало. Какая-нибудь вязанка хворосту горит у рыбаков у самой воды, и свет далеко-далеко по воде льется. Небо такое холодное, синее и по краям разведено всё красными, огненными полосами, и эти полосы всё бледнее и бледнее становятся; выходит месяц; воздух такой звонкий, порхнет ли испуганная пташка, камыш ли зазвенит от легонького ветерка, или рыба всплеснется в воде, - всё, бывало, слышно.

- Господи, - вздохнул император, - родился же на свет человек такой. Ничего, пусть у расстрельного столба постоит. Пусть в Сибири, на каторге, побывает. Россию он уже любит, а надо, чтобы меня полюбил.

Николай отпил чаю и улыбнулся: «В следующем году буду раз в месяц с мальчиком завтракать. Два у меня умных сына получилось, Alexandre и он. В Федоре я уверен. Нет у престола опоры более надежной».

Они ужинали в столовой. Было тепло, в стекла стучал мелкий, весенний дождь, горели свечи. Жандармы сидели в передней. Когда Степана привозили в город, они ночевали здесь, на квартире.

Стол покрывала белая, накрахмаленная скатерть, чай был горячим и крепким. Федор, после почти двух десяток лет казенного житья, любил уют. Кухарку он не нанимал, готовил сам, и сам же убирал. Он покупал хорошую мебель, фарфор, ковры, картины. Сюда хода его студенческим друзьям не было. Для работы ему сняли каморку у Сенного рынка. Там все было завалено пеплом и стаканами с остатками спитого чая.

- Это новое, - Степан любовался морским пейзажем.

Федор подвинул к нему серебряную корзиночку с пирожными: «Ешь. Это я в той французской кондитерской брал, на Большой Конюшенной улице. Очень вкусные».

Он запрещал себе женщин. Он, конечно, знал, что делать, в Иркутске кадетам давали отпуска. Федор был брезглив, и быстро понял, что безопасной станет только замужняя дама. Соблазнить скучающую жену одного из воинских начальников оказалось проще простого. Но здесь, в столице, с его работой, такое было совершенно невозможно. Немногие девушки из революционных кругов ему решительно не нравились, да и опасно было их подпускать близко, а жен литераторов и профессоров, тем более.

- Я не собираюсь портить себе карьеру, - напомнил себе в очередной раз Федор, когда хорошенькая француженка в кондитерской, как обычно, подмигнула ему. «Придется подождать. Женюсь потом, Леонтий Васильевич порекомендует кого-нибудь. И Степан женится, не век же ему в Кронштадте сидеть. На войне свою преданность докажет, делом, и надзор за ним ослабят».

- Да, - кивнул младший брат: «Это Айвазовский, очень хороший живописец». Он стал выкладывать на стол книги: «Здесь все новое. Дюма, «Грозовой перевал» мисс Бронте..., Все проверено цензурой, -младший брат передал ему томики. Степан вздохнул: