Величайший блеф. Как я научилась быть внимательной, владеть собой и побеждать

– Эй, деточка! – орет он, когда я сажусь за стол. – Уверена, что готова играть в высшей лиге?

А чуть позже:

– Ох, деточка, у тебя, должно быть, сильная карта.

Потом:

– А твой муж играет, а, деточка? Поэтому ты здесь, да?

Деточка. Деточка. Деточка. Каждый раз, когда он произносит это слово, меня корежит. “Ну, погоди, я тебя сделаю!” – думаю я.

– Чек, деточка, посмотрим, что ты на это скажешь, – говорит он, когда мы оба играем в раздаче.

Попался, думаю я, и выталкиваю все свои фишки на середину стола. У него оказывается натс, и попалась я, а не он.

* * *

А вот я в только что открывшемся казино Live! в Балтиморе. И как же мне тут хорошо! В этих залах не курят и никогда не курили. Все новенькое и блестящее. И люди такие дружелюбные. Все болтают. Я слышу историю о парне, который обычно участвует в местных турнирах, но сегодня не придет, потому что сломал обе ноги, – кажется, спрыгнул на спор с недавно установленного балкона для курения. Жюри не сочло его травму уважительной причиной, так что свой кэш он потерял. Мы смеемся. Все хорошо.

Мужчина справа заговорщицки наклоняется ко мне и дружеским тоном говорит:

– Хотите совет?

– Да?

– Вы неправильно собираете фишки в стопки. По тому, как вы это делаете, сразу видно, что вы новичок. Лучше делайте как я, видите? Просто дружеский совет.

Он так и источает благожелательность, но почему-то я чувствую, что вечер непоправимо испорчен. Я что, просила у него дружеского совета? И вообще, что плохого в том, чтобы быть новичком? Сейчас я бы даже хотела так выглядеть.

* * *

Оказывается, разобраться с данным триггером проще всего. Я не ношу во время игры шляпу или темные очки – я уже поняла, что они больше мешают мне считывать информацию, чем помогают скрывать. Кроме того, наблюдательные игроки могут многое понять по тому, как вы поправляете, снимаете и надеваете очки или кепку. Но я использую наушники Bose с шумоподавлением – подарила их себе после истории в Foxwoods, чтобы не слышать “деточек”.

Чему мне необходимо научиться, это действовать на опережение вместо того, чтобы реагировать. Когда я реагирую, уже слишком поздно, тильт уже в пути. И хотя я сознаю, что в основе моей реакции лежит эмоция, не относящаяся к игре, я все равно не могу ее подавить. Чувство слишком сильно. Если я вижу, что все может пойти не так, – а, будем честны, такое бывает довольно часто, – я надеваю наушники, чтобы держать ситуацию под контролем. Я бы прекрасно обошлась без музыки, но наушники дают мне социально приемлемый предлог избегать разговоров. Я по-прежнему слышу все, что происходит за столом, и не пропущу ничего важного, но теперь я могу делать вид, будто ничего не слышу. У меня есть план побега, позволяющий контролировать обстоятельства, когда мне это не удается. Потому что непрошенных ухажеров, советчиков и насмешников объединяет одно (не считая сексизма): все они лишают меня свободы выбора. Они ставят меня в ситуацию, когда я вынуждена реагировать. Наушники позволяют отвоевать обратно немного территории.

С другими эмоциональными ловушками сложнее. На протяжении нескольких месяцев мы с Джаредом систематически прорабатываем огромное множество эмоций, в которых я не отдавала себе отчета. Оказывается, под моей напускной уверенностью прячется синдром самозванца – мне кажется, будто я мошенница, не заслуживающая права участвовать в этих турнирах. Снова и снова я чувствую, что мне не место в игре.

В конце концов мы находим корень этой проблемы. Я в детском саду. Первый день занятий. Мне пять лет, и мой бейджик с именем потерялся. У всех детей он есть, но моего бейджика на столе не оказалось. Остался только один, и воспитательница силком надевает его мне на шею. Я мотаю головой. Мне хочется кричать: “Это не я! Зачем вы заставляете меня быть кем-то другим?” Но я не могу. Не знаю слов. Я пока не говорю по-английски. Знаю только, как пишется мое имя. Моя личность – единственное, в чем я уверена. А теперь и это поставили под сомнение. Я не могу сказать это, поэтому я начинаю плакать. Громко и отчаянно. Мне до сих пор хочется так расплакаться каждый раз, когда я чувствую себя не на своем месте, когда мне кажется, что я не контролирую ситуацию. Вот только в моем возрасте плач уже менее социально приемлемая реакция. Джаред называет это открытие моим фрейдистским прорывом.

* * *