Великая аграрная реформа. От рабства до НЭПа

В Березовской волости Саратовской губернии местные коммунисты учинили насилие над женами красноармейцев (известно, солдатка — «мирской человек»). Требования разобраться остались без ответа. И в одну темную ночку всех коммунистов нашли мертвыми.

Корреспондент: А это не расценили как антисоветское восстание?

Е. Прудникова: Насколько я поняла из документов — нет. Насилие у советских не приветствовалось. Помните сцену из романа «Как закалялась сталь», когда командир латышского отряда приказал расстрелять насильников на месте? А его объяснение? «Кровью знамя крашено, а эти — позор всей армии!» А реакцию окружающих? «Крепкий народ эти латыши, кремневой породы». Ни о каком трибунале за самоуправство и речи не было. Чекисты тоже могли считать, что «эти — позор советской власти».

Корреспондент: Могли и не считать.

Е. Прудникова: Однозначно. Тут как повезет. Далее. В некоем селе Вороновке председатель исполкома напился, приказал запрячь пару лошадей и катался по селу, стреляя из револьвера и винтовки, при этом кричал: «Я есть царь и Бог». И не один он был такой.

В Самарской губернии некто Дрогойченков, известный всей округе уголовник, организовал сельский комитет из таких же, каков был сам, и начал под видом сбора налогов грабить местное население.

В селе Чурашево, напившись на свадьбе, один из членов волостного Совета запряг в санки четырех баб, надев на них хомуты, и начал объезжать на этом «экипаже» село.

Корреспондент: А «декрет о национализации женщин» — это тоже низовая инициатива?

Е. Прудникова: Сам «декрет» — это известный прикол анархистов. Но в селе Медяны, что в Симбирской губернии, комбед ввел национализацию женщин явочным порядком, забирая приглянувшихся себе или отдавая приятелям. О чем местные крестьяне даже телеграфировали Ленину. Вождь велел Симбирскому губисполкому «наказать мерзавцев сурово и быстро», правда не уточнив, как именно. Как видим, и такой факт имел место…

Корреспондент: И долго ли крестьяне терпели такое обращение?

Е. Прудникова: По-разному… Но за такое обычно били или убивали самих «советских», дальше дело не шло. Потом приходили чекисты, разбирались так или иначе, и на этом все завершалось. Для восстания нужна организующая сила, и здесь даже кулаки не очень годятся, требуются люди, имеющие опыт работы с массами.

Корреспондент: То есть эсеры?

Е. Прудникова: Не обязательно. Могли подсуетиться и анархисты, и члены мелких партий. Но они обеспечивали общее руководство, а практическую организацию обычно осуществляли бывшие офицеры, благо их по стране гуляло множество. По-моему, около двадцати процентов офицеров царской армии так и не примкнули ни к красным, ни к белым, растворились на российских просторах. Среди них было достаточно вольноопределяющихся из кулаков и сельской интеллигенции, для которых интересы сельской верхушки — кровное дело. А воевать и создавать вооруженные отряды они умели.

Антибольшевистские восстания в 1918–1920 годах вспыхивали повсеместно. Кроме уже упоминавшегося Тюменского, колоссальное восстание охватило Поволжье — в нем участвовали от 100 до 150 тысяч крестьян. Лозунги у них были характерные для того времени: «Долой коммунистов и коммуну!», «Долой жидов!», «Да здравствует советская власть на платформе Октябрьской революции!»

Корреспондент: Это как? Против коммунистов и за революцию?

Е. Прудникова: Помните фильм «Чапаев»? Там крестьяне задают Чапаеву вопрос: «Ты за большевиков или за коммунистов?» В те времена, когда мы смотрели этот фильм, вопрос вызывал улыбку: надо же, мужички не знали, что большевики и коммунисты — одно и то же! И зрители удивлялись, почему Чапаев ответил так заковыристо: мол, он за Интернационал. Почему не объяснил, что большевики и есть коммунисты?

Да потому, что это нюанс эпохи, который помнили зрители в 30-е годы, но забыли в 70-е. В 1919 году в деревнях это были совершенно разные понятия. Большевики — это правительство, которое дало мир и землю, а коммунисты — отморозки из сельской ячейки. Так что вопрос был по тем временам осмысленным и конкретным. А Чапаев, поскольку не хотел скомпрометировать московские власти, отождествив их с коммунистами, и не мог признать, что коммунисты не есть большевики, так хитро и выкрутился.

Корреспондент: Знаете, что мне это напомнило? «Позволительно ли платить подать кесарю?»

Е. Прудникова: Вот именно! А не идиллическую сценку с сиволапым мужичком и продвинутым коммунистом.

Одно из башкирских восстаний выдвинуло более конкретный лозунг: «Да здравствуют большевики, да здравствует вольная продажа, долой коммунистов — партию хулиганов!» С чего они решили, что большевики за вольную продажу? Не иначе потому, что в Октябре они выполнили народные чаяния, значит, они за народ, значит, и сейчас должны стоять за то, что нужно народу.