Великая аграрная реформа. От рабства до НЭПа

Корреспондент: А он дал мандат? Большевики, кажется, взяли власть, ни у кого ничего не спрашивая.

Е. Прудникова: Во-первых, за них голосовал съезд Советов. Во-вторых, если бы не было мандата, хоть и неявного, большевики не продержались бы и месяца. А теперь «народная власть» ведет себя так же, как царская.

Это была первая серия идиотизма. Вторая наступила осенью, когда выяснилось, что содержать крестьян в концлагерях власть не в состоянии, и арестованных, «разъяснив им их заблуждения», начали отпускать на волю. Ну, и куда они после всего пошли? Дома нет, семья неизвестно где…

Корреспондент: В банды, естественно…

Е. Прудникова: В банды, причем шли туда не только родственники повстанцев, но и до сих пор аполитичные середняки, и бывшие ранее просоветскими бедняки. Если по приказу власти сожгли твой дом, конфисковали имущество, выгнали на улицу семью, ты к этой власти на поклон не пойдешь. Более того, видя, как ведет себя «народная» власть, на сторону повстанцев начали переходить и сельсоветчики, и сельские коммунисты.

Командование повстанцев вело себя куда умнее. Руководителем восстания почти сразу стал знаменитый Александр Антонов, кстати не имевший никакого отношения к крестьянству. Он был сыном владельца слесарной мастерской и портнихи-модистки, еще в молодости примкнул к эсерам, в 1917 году стал левым эсером, при большевиках служил начальником уездной милиции, а когда началось левоэсеровское восстание, организовал «отряд по борьбе с коммунистами» и занялся террором. Осенью 1920 года его отряд насчитывал 500 человек, и Антонов, опытный командир и террорист, очень быстро оказался во главе восстания.

И вот Антонов-то как раз вел себя умно. К населению его люди относились куда приличнее, чем большевистские отряды. Жестоко карал он только за шпионаж и пропаганду коммунизма, а также за выдачу властям повстанцев — на чем позднее сыграет Тухачевский.

Корреспондент: Как-то удивительно все это слушать. А как же зверства антоновцев, о которых очевидцы вспоминали десятилетия спустя?

Е. Прудникова: Так ведь на коммунистов и советский актив его милосердие не распространялось. Их убивали, причем крайне жестоко, и семьи прихватывали. Но по отношению к аполитичному «болоту», к которому, как всегда, принадлежало большинство населения, Антонов вел себя куда приличнее, чем Благонадеждин.

Еще один идиотизм красных заключался в том, что они в плен повстанцев не брали. Антоновцы, наоборот, брали красных охотно. Они жестоко расправлялись с командирами и комиссарами, рядовым же бойцам все показывали, рассказывали, агитировали и, при нежелании примкнуть к восстанию, отпускали — идите, рассказывайте товарищам, что вы у нас увидели. Что же касается красных частей, те, вынужденные жечь деревни и расстреливать крестьян, стали отказываться выполнять приказы и переходили на сторону восставших.

Антонов оказался не только хорошим психологом, но и талантливым командиром. Он применял классическую партизанскую тактику: сковывая основные силы красных, наносил быстрые удары по продотрядам и мелким красным отрядикам, громил по деревням беззащитные сельсоветы и комячейки.

Лишь в октябре новый командующий войсками Тамбовской губернии, бывший царский полковник Редзько, повел более вменяемую политику. Он запретил расстреливать пленных, более того, по примеру Антонова разрешил брать их на службу в красные части.

Корреспондент: Так Антонов же наверняка насадил туда агентов!

Е. Прудникова: Конечно! Зато у рядовых бандитов появилась хоть какая-то альтернатива. Впрочем, было уже безнадежно поздно, восставшие почуяли свою силу, и что теперь с ними делать, было абсолютно непонятно. Тем более многим той осенью казалось, что у Антонова есть шанс справиться с властью.

Корреспондент: Что, и на самом деле был?

Е. Прудникова: Нет, конечно! Война заканчивалась, а численность Красной армии к тому времени составляла 5,5 миллиона. Восстание все равно бы задавили, вопрос только в количестве жертв. Но из тамбовской деревни это было неочевидно, наоборот, казалось, что «крестьянская армия» берет верх.

Кстати, став властью хотя бы в части губернии, повстанцы тут же повели себя совершенно по-большевистски. У них были точно такая же продразверстка, запрет свободной торговли хлебом, реквизиции и конфискации у населения всего, в чем нуждались повстанцы, были и мобилизации. В начале 1921 года они оформились в две армии, были введены знаки различия, появились знамена — красные, но с эсеровским лозунгом «В борьбе обретешь ты право свое!».

Корреспондент: Едут по полю два отряда навстречу друг другу — как они определят, кто есть кто?

Е. Прудникова: Мне это тоже интересно. Наверное, сближались на такое расстояние, чтобы можно было прочитать надписи на знаменах, и потом либо здоровались, либо дрались.

Корреспондент: Пять с половиной миллионов — это впечатляет. А какова была численность повстанцев?