Великая Эвольвента

Возвращаясь к основной теме, замечу, что концепцию бескрайнего «монашеского» угождения в миру и «богоугодного» смирения православного христианина перед всеми и вся русские богословы и мыслители ставили под сомнение не только в Новое и Новейшее время, но и до Раскола.

Ещё в первой половине XVI в. русский политический деятель и писатель Фёдор Карпов направлял своё острое публицистическое перо против доктрины нелимитированного терпения, которую проводила в жизнь немалая часть священства Русской Церкви. Видный политик и полемист особенно принципиально возражал против распространения этого правила на социальную и общественную жизнь Страны.

«Если будем говорить, – писал Карпов, – что в государстве или царстве прежде всего следует руководствоваться терпением, то зачем же тогда составляют законы? Тогда священные обычаи и добрые установления разрушаются и в царствах и в поместничествах, человеческое общество будет жить без всякого порядка».

Карпов резко возражал против устроения общества на основе церковной идеологии, которая могла привести к духовной диктатуре церкви и подчинить велико-княжескую власть воинствующему церковному клиру.

«Так как я терплю, что всем этим мне не следует владеть, – рассуждает Карпов, – то я не буду в состоянии исполнять служебные обязанности и буду бесполезен для отечества. Дело народное погибнет в городах и царствах из-за долготерпения».

Карпов настаивал: «один порядок существует для духовных лиц, а другой в светском обществе». Светское общество должно строиться не на основах христианской морали, а на началах «правды» и «закона».

Незаурядный мыслитель считал: «именно из-за милости подвластные любят князя и управителя. Милость без правды – малодушие, а правда без милости – мучительство. В обоих этих случаях разрушаются города и царства. Но если милость дополняется правдою, а правда смягчается милостью, то царства сохраняются на многие века».

Несколько позднее писатель и публицист Иван Пересветов проводил идеи, перекликающиеся с мыслями Фёдора Карпова. Пересветов утверждал, что «правда» выше «веры», очевидно, под «правдой» понимая истину, а под «верой» – бытовое православие.

Если так, то один из его посылов «Бог не веру любит – правду» следует понимать не в буквальном смысле.

Цитаты «из еретиков» привожу не в качестве неукоснительной истины, а как примеры гуманитарного несогласия с жизнеотрицающими догматами в церковной и мирской Руси.

Приложение VII

Здесь придётся отвлечься от темы, поскольку интересу к «видам человека» предшествовал «земельный интерес» со стороны европейских государств. Последние уже в течение нескольких столетий владели огромными колониями, на которых проживало многомиллионное население. Здесь же замечу, что в пику распространённому мнению большая часть чёрных рабов «оседала» не в рабовладельческих США, а в Европе. Северная Америка до конца XVIII в. сама была колонией, а когда стала Соединёнными Штатами, то озабочена была «умиротворением» индейцев, так неудачно поселившихся в Америке задолго до прихода белых колонизаторов. К тому же вплоть до конца XVII в. большинство рабов в Северной Америке были не чёрными, а белыми… Что касается индейцев, то для решения «индейского вопроса» недавние колонисты, а потом владельцы хлопковых плантаций и служащие факторий, продавали им заражённые «чёрной оспой» одеяла, которые навеки «укутали» десятки тысяч несчастных. Огромное число индейцев свела в могилу и «огненная вода» – водка. Хотя проще «и интереснее» было убивать индейцев. Наряду с охотой на бизонов охота на индейцев не прекращалась едва ли не на протяжении всего периода «совместного проживания». Так что, имея ввиду геоколониальные аппетиты, американцам всех цветов, ко всему прочему по уши погрязшим в выяснении отношений между Севером и Югом и «адаптацией» негров к труду на хлопковых полях, было не до колонизации земель за пределами материка. Другое дело – давно поднаторевшие в рабовладении европейские государства. В свете происходившего выглядит вполне закономерным растущее число поколениями невольных «жителей» Старого Света, о существовании которых в XVI в. местное население подозревало, но никогда не видело; в XVII в. уже видело, но не принимало всерьёз. Ибо рабами пользовались в богатых домах главным образом в качестве дорогих украшений гостиных. Однако в XVIII в. они нашли массовое приложение в промышленности и на укорачивающих жизнь мануфактурных производствах. К середине XIX в. «новых европейцев» оказалось столько, что они не могли не обратить на себя озабоченное внимание политиков, экономистов, учёных и естествоиспытателей.