Великая Эвольвента

Вот и выходит, что не подкреплённый волей народа «плод сознания» есть не более чем незрелая политическая субстанция, подобная карточному домику (в Новой и Новейшей истории это были скоро канувшие в вечность империи Наполеона I, мертворождённые детища Венского конгресса 1815 г. и III Рейх Гитлера). Скажем ещё, что «имперское сознание», в особенности если оно имеет под собой историческую и культурную основу, вовсе не обязательно должно ассоциироваться с подавлением кого– или чего-либо. И хотя писанная история даёт нам немало примеров давления сильных государств на слабые, включая политическое и социальное подавление внутренних протестов, жёсткость власти отнюдь не всегда является основополагающим принципом. К тому же само проведение силовой политики, в ряде случаев не заявленное в качестве исторически бесспорного факта, не является и этической достоверностью. В том смысле, что отдельно взятое «подавление» или «карательные меры» в историческом контексте подчас являются единственно возможной «хирургической операцией», способной сохранить жизнь общества и Страны (чего, к слову, не было сделано в России ни до «февраля» 1917 г., ни в период стагнации СССР). Эти же исторические принципы заявляют о себе и в международной жизни, в схожем стиле пресекая «политический аппендикс» эволюционно и исторически некорректных государств. Словом, даже имевшее место проведение политики «иными средствами» вовсе не всегда означает подавление. Как потому, что в старые времена по-другому политика попросту и не строилась (поскольку была нормальным отправлением эволюционного становления обществ, впоследствии превращённых в общественно-политические организмы), так и потому, что слабые племена и народности не особенно дорожили своим «суверенным» существованием ввиду призрачности оного или малой способности к самостоятельной жизни (по крайней мере, так было до тех пор, пока человечество в реальной истории развивалось в соответствии с социальной эволюцией, а не под диктатом высоких технологий, то есть – до Новейшего времени). Когда же в силу исторических обстоятельств или по стечению политических недоразумений карликовые «политические единицы» всё же возникали, то, предоставленные самим себе и не зная, что делать со своей «свободой», они, как правило, влачили социально жалкое, вне– или околоисторическое, а значит, политически не осознанное и бытийно странное существование. Такого рода «неосознавание» и неэффективность иных государств усугубляет проходящая на наших глазах трагедия «жизни после истории». Ибо в новейшей её части эволюционные процессы подавлены эвольвентой жёсткого волюнтаризма. Формой его является «идея» потребления, содержанием становятся пёстрые средства включения в этот процесс, а постисторической целью – создание социальных плантаций, состоящих из биологических организмов, внешне напоминающих человека. В подтверждение возможности этих перспектив укажу на то, что в современной истории факт преимуществ внешнего (т. е. – материального, а значит, преходящего) плана продолжает доминировать в сознании сотен миллионов людей, стирая привязки к своему «никчёмному» с потребительской точки зрения, Отечеству. Таким образом, доминанта, или «продолжение (сильными государствами) политики иными средствами», в своих глубинных взаимосвязях в ряде случаев является едва ли не взаимообусловленным деянием… обеих сторон. Что касается духовных категорий, то, не существуя изолированно, они отнюдь не сосредоточены лишь в «разуме» народа или «душе» его.