Великая Эвольвента

Потеряв ощущение реальности, Блок в рёве толпы слышит «музыку революции». Перепутав русский народ со «скифами», которым «доступно вероломство!», Блок хватает под уздцы полюбившуюся ему метафору «Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы, /С раскосыми и жадными очами!» и лихо проносится с ней по всей поэме. И в конце только, очевидно, подустав, грозит Западу «скифской» же необузданностью. Превратив в рупор революции свою «варварскую лиру», Блок политически близоруко и этически беспомощно (ибо «Скифы» были написаны 30 января 1918) приглашает Запад «на светлый братский пир», как известно, уже в марте 918 г. закончившийся в Брест-Литовске «похабным миром». Максимилиан Волошин, исходя горечью в стихотворении «Мир» (23 ноября 1917), был более последователен:

С Россией кончено. На последях
Её мы прогалдели, проболтали.
Пролузгали, пропили, проплевали.
Замызгали на грязных площадях…

В умах творческой интеллигенции царило смятение и безверие, которые усугубляла политическая близорукость. Но не у всех. Н. Бердяев сумел разглядеть в большевиках известные нам «совершенно восточные черты». «Русский большевизм и максимализм, – писал он в статье «Интернационал и единство человечества», – есть порождение азиатской души, отвращающейся от западных путей культурного развития и культурного творчества (здесь и далее выделено мной. – В. С.). Русский революционный социализм легко переходит в извращенный русский мессианизм, основанный на смешении разных планов и разных миров.

В русской революционной стихии вечно рождается разгоряченная мечта о царстве Божьем на земле, царстве всечеловеческом, которое раскроется всему миру из пожара, загоревшегося в России». По существу «в ленинском большевизме идея братства человечества и царства правды на земле …утверждается в исступленной ненависти и раздоре, в обречении на гибель большей части человечества, именуемой «буржуазией». Человечеством признаётся лишь пролетариат» («Русская свобода», 22 апреля 1917). Даже Максим Горький в «Несвоевременных мыслях» вынужден был назвать ЦК большевиков «орудием в руках бесстыднейших авантюристов, или обезумевших фанатиков», там же заявляя о «бешеной пляске г. Троцкого над развалинами России». То ли ещё будет…

Николай Бердяев

Но это – потом. А тогда повсеместный духовный и мировоззренческий срыв был следствием смещения культурно-информационных пластов российского бытия. Известный православный писатель С. И. Фудель в книге воспоминаний делился наблюдениями своего отца – известного священника: «Наши приходы обезличены и не проявляют даже признаков жизни». И от себя добавлял: «Святая Русь» умирала изнутри, идея сохранения христианства в массах терпела страшное крушение <…> период перед Первой мировой войной был наиболее душным и страшным периодом русского общества. Это было время… массовых самоубийств молодёжи, время разлива сексуальной литературы, когда Сологуб, Вербицкие, Арцыбашевы буквально калечили людей… гимназисты мечтали стать «ворами-дженетельменами»… Главная опасность этого времени заключалась в том, что даже лучших людей оно точно опаляло иссушающим ветром».

Старорежимная Русь трещала по всем швам и истинно рушилась. Из омертвелого тела её выпадали духовные скрепы, а повсеместные обвалы обнажали порочную конструкцию «российского дома». Между тем из поднятой предреволюционными «ветрами» пыли слышалась фальшиво-оптимистическая хрипотца М. Горького: «Русская интеллигенция – лучшая в мире», которую заглушали трибунные выступления апостолов Революции. В полифонию ниспровергателей «старого мира» органично вписывались пылающие адом стихи Фёдора Сологуба. Настрочив «Литургию Мне», он горделиво вещал: «Отец мой Дьявол!». Не отставал от «колченогого духа» Сологуба Исаак Бабель. Кощунственной резвостью пера в рассказах «Иисусов грех» и «Сашка Христос» Бабель, по словам Бунина, изумлял даже видавших виды «скотоподобных холуёв советской Москвы».

На фоне сумятицы в душах «лучших людей» Страны трагически наивными выглядят упования Д. Мережковского на то, что религиозный огонь «сойдёт… в новом сошествии Духа Св. на живой дух России, на русскую интеллигенцию», которая «ещё не со Христом, но уже с нею Христос»…