Великая Эвольвента

По работе изъездив всю Россию, он, воочию увидев «удаль» лихих «молодцов» образца 1905–1907 гг., оставил в своих статьях важные «зазубринки»: «Наша церковность, подобно государственности, представляет собой такую ветхую храмину, что дотроньтесь до неё – чего доброго, так грохнет, что костей своих не соберёшь» [82].

Позднее Меньшиков опять вспомнит о старообрядцах. Изучая материалы и суммируя наблюдённое, он скажет: они «были наиболее передовым, наиболее культурным слоем, наиболее жизнеспособным из всех.

Их фанатизм свидетельствовал об их искренности и серьёзности, а такие люди всегда головой выше толпы, легкомысленной и либеральной, готовой менять верования по команде начальства. Глубокая вера в Бога есть сила души, вроде той, что толкает пушечное ядро: попробуйте остановить его».

По наблюдениям Меньшикова, старообрядцы «казались умнее и развитее православных. На них лежал хороший культурный облик. Сдержанный тон, чинность манер, приличие языка (вместо зловонного сквернословия православных), трезвый и ясный взгляд на вещи – всё это ставило старообрядцев в своего рода артистический разряд среди деревенского населения» [83]. Разница в отношении веры и дел, будучи очевидной для философов, писателей и публицистов, была ясна и честным иерархам Русской Церкви. Иоанн Кронштадский, наблюдая крушение основ Страны и отпадение народа от заблудшей Церкви, в разгар первой революции 25 марта 1906 г. произнёс горькое и пронзительное Слово на Благовещение: «Вера слову истины, Слову Божию исчезла и заменена верою в разум человеческий; печать, именующая себя гордо шестою великою державою в мире подлунном, в большинстве изолгалась…Не стало повиновения детей родителям…браки поруганы; семейная жизнь разлагается; твёрдой политики не стало, всякий политиканствует…все желают автономии… Не стало у интеллигенции любви к родине, и они готовы продать её инородцам… враги России готовят разложение государства…». В преддверии ещё больших бедствий архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий) 28 ноября 1907 г. в письме митрополиту Киевскому Флавиану (Городецкому) указывал на распад и разложение церковной иерархии в России: «…Попы едят перед служением колбасу с водкой (утром), демонстративно, гурьбами ходят в публичные дома, так что, например, в Казани один из таковых известен всем извозчикам под названием «поповский б…», и так их и называют вслух»). Обобщая опыт не только XIX в., ученик преподобного Силуана Афонского архимандрит Софроний называл массовый отход современного человека от Церкви реакцией естественной совести человека на грехи исторического христианства.

Иоанн Кронштадский

Нелицеприятный богослов и бескомпромиссный публицист, священник В. П. Свенцицкий отмечал в своих лекциях в 1907 г.: «Толстой, отвернувшийся от Церкви в значительной степени благодаря её позорному современному состоянию, выстрадал своё право безжалостно обличать и духовенство, и называющих себя христианами. Пусть он не прав в своей критике церковного учения, но он страшно прав в своих обвинениях её безобразной жизни».

Видя в «преступном самодовольном непротивленстве» одного из самых опасных врагов Церкви, Свенцицкий остерегал от смешения любви со слащавой улыбкой: «Больному, всё спасение которого в ампутации ноги, вместо “жестокой операции” давать сладенькую водицу – это не любовь!».

Будучи сильной, талантливой и яркой личностью, моральный наследник протопопа Аввакума мужественно отстаивал своё духовное служение [84]

Положение дел в России продолжало ухудшаться.

В 1915 г. избранные от священнослужителей депутаты Государственной Думы констатируют «оскудение в Церкви религиозного духа и охлаждение к ней всех слоёв общества». Философ и публицист Лев Тихомиров 27 февраля 1916 г. пишет в своём «Дневнике»: «Весь наш верхний класс, дворянский и промышленный – ловкий на всякое хищничество, – лишён идеи, самосознания, идеалов. Энергии нигде нет. Бороться энергично не может ни с кем. При опасности каждый будет спасаться сам, не заботясь о гибели других, а потому все составляют лёгкую добычу каждого свирепого и энергичного врага. Авторитета не существует. Духовный провален и опозорен, и всё больше падает в глазах народа» (выделено мною. – В. С.). Авторитет царский, конечно, все-таки ещё крепче, но подорван и он». «Всех обуяла одна мысль – драть с живого и мёртвого… Это превращается в какую-то вакханалию, и чем это закончится – представить невозможно».