Великая Эвольвента

Первое, на что вылился гнев, по Есенину, «едва остывшего кочевья», было всё, что не походило на него и не принадлежало ему. В числе жертв оказались храмы, дворцы, дворянские поместья и прочие достояния Отечества. Горело всё! Это было и Шахматово А. Блока, и домик великого поэта А. Пушкина, усадьба Ф. Тютчева и многие десятки других. Всё пожирал огонь ненависти! И делалось это «не с целью грабежа, а весело, с плясками, песнями, под гармошку…», – воспоминали очевидцы чумовых плясок на пепелищах. Отсюда и «чумная справедливость». Супруга поэта Н. Мандельштам вспоминает в своих мемуарах: «Проводившие изъятие вели шумную антирелигиозную пропаганду под плач старух и улюлюканье толпы, развлекающейся невиданным зрелищем…». Разгорячённое от огня, «кочевье» считало своим революционным долгом выгнать из собственного дома К. Станиславского, «уплотнить» в жилье, а потом и вовсе выдворить из России Ф. Шаляпина, «революционно» сбросить со второго этажа рояль С. Рахманинова, заморить голодом Василия Розанова [96]. Всё это походило на с-ума-сшествие, но явно было массовым сшествием с души…

И здесь о себе заявил тот же феномен: псевдоэтническая «сумма» разрушала ценности, созданные не ею. Иначе говоря, – «другой народ» уничтожал не свои ценности. Исходило всё это из душебесия, принципиально чуждого созидательным посылам и народной культуре как таковой. Средством же разрушения служила сила, активированная многовековой неприязнью не к своему духовному ареалу. Сила, лишённая шкалы морали и нравственности! Деструктивная «удаль» полуосевших «молодцов», издавна приводя в ужас мыслящую Россию, нашла-таки себе применение. В своё время П. Чаадаев предостерегал, а М. Лермонтов провидел то, что реализовало себя во времена И. Бунина и Вас. Розанова. За сто лет до большевистского шабаша шестнадцатилетний гений, прозревая будущее, в стихотворении «Предсказание» дал картины, по смыслу и символической мощи сродные гравюрам Франсиско Гойя «Бедствия войны». Предрекая падение «корон», живописуя смерть, пожирающую людей, низвержение закона, чуму и тотальный голод, Лермонтов холодно роняет о династии Романовых: «Забудет чернь к ним прежнюю любовь…»!

В городах происходила «другая» история.

Там ставилось под сомнение, а впоследствии подлежало физическому уничтожению всё, склонное к мысли, что на практике означало всё «барствующее», культурное, цивилизованное. К сословию, чуждому пролетарскому, одним махом причислены были все, кто носил шляпу и пенсне, кто кочевому седлу предпочитал кресло и вообще отличался хорошими манерами. А в особенности те, кто был чужд взглядам (в буквальном и переносном смысле) пролетарского люда. Ясно, что «безлошадная» интеллектуальная элита первой вошла в число жертв, в который раз сбитого с толку атавистического «угрюмого мужика», ведомого в никуда «кожаными» швондерами.

Выросши вне светской цивильности и уже несколько поколений находясь в состоянии революционного перепоя, «русский мужик» не видел разницы между «барами» и барской же, а значит, враждебной ему культурой. Выдавленный из Советской России, Ф. И. Шаляпин с горечью вспоминал о пренебрежительно-презрительном, исполненном ненависти отношении некоторых коммунистов к людям выдающимся и талантливым. По их непогрешимо-партийному убеждению «талант нарушает равенство», что совершенно справедливо, но вовсе не даёт права бездарности вздёргивать на дыбе талант. Лишённый ума и талантов, но наделённый острым пролетарским нюхом, массовый Передонов повсюду безошибочно отличал своих, обрекая на смерть тех, кто не имел к «собачьему облику» никакого отношения. Темнота покрыла землю и мрак – народы, а собачье поколение не только лаяло и оскверняло всё не своё, но рвало на куски ненавистное ему…

Газеты первых лет советской власти пестрели объявлениями, словно сотканными из смертного савана: «3-го iюня на улицах Одессы подобрано 143 трупа умерших от голода i 5-го iюня 187. Граждане! Записывайтесь в трудовые артели по уборке трупов!»… В больших городах трупов было много больше.

Будучи в Одессе летом 1919 г., Бунин пишет в своих «Днях»: «И всё то же бешенство деятельности, всё та же неугасимая энергия, ни на минуту не ослабевающая вот уже скоро два года. Да, конечно, это что-то нечеловеческое. Люди совсем недаром тысячи лет верят в дьявола. Дьявол, нечто дьявольское, несомненно, есть».