Великая. История «железной» Маргарет

Я четко обозначила политическую линию и ее замысел в Палате общин 10 марта на вопросах к премьер-министру: «Мой многоуважаемый достопочтенный друг канцлер и я пришли к полному согласию в том, что основополагающей задачей должно быть сдерживание инфляции. Канцлер никогда не говорил, что стремление к большей стабильности обменного курса означает полное отсутствие мобильности. Требуются корректировки, как мы выяснили во времена системы Бреттона Вудса, и в EMS поняли, что время от времени им нужны переоценки и девальвации. Другого способа оседлать рынок не существует». Однако последняя ремарка вызвала бурю комментариев в СМИ. Проблема заключалась в том, что она противоречила постоянным публичным заявлениями Найджела о том, что он не хочет видеть дальнейшего роста обменного курса.

Возникает вопрос о том, не следовало ли мне отправить Найджела в отставку. У меня были все основания так поступить. Он проводил политику без моего согласия. С другой стороны, его заслугой справедливо считается помощь нам в победе на выборах 1987 г. Он пользовался широкой поддержкой «заднескамеечников»-консерваторов, и значительная часть консервативной прессы была убеждена в том, что я не права. Что бы ни произошло, мне казалось, что нам с Найджелом при поддержке остального Кабинета удастся избежать или исправить последствия наших прошлых ошибок и вернуть экономику на правильный путь. Но этому не суждено было случиться. В таких ситуациях просто нельзя выиграть. Найджел был предельно расстроен моими замечаниями на вопросах к премьер-министру во вторник. Хотя я и поддерживала его и его публичные заявления от всего сердца, я не повторила точку зрения Найджела о том, что дальнейшее повышение обменного курса будет «нельзя сохранять».

Джеффри Хау тоже выступил нарушителем спокойствия. Было заметно, что они с Найджелом состояли в сговоре и что из этих двоих Джеффри был особенно неприязненно настроен по отношению ко мне лично. Ранее, в марте, Джеффри выступил в Цюрихе с речью, которая была воспринята как его переход на сторону Найджела и выступление против меня в вопросе обменного курса. Затем 13 мая он во время своего выступления в Шотландии на конференции партии в Перте сделал замечание относительно нашего обязательства вступить в ERM: «Мы не можем до бесконечности вкладываться в базовые обязательства».

Из-за этого заявления пресса вновь начала рассуждать о пропасти, которая возникла между мной и Найджелом по вопросу ERM. Когда Джеффри неосмотрительно позвонил мне на следующее утро после своей речи и попросил встречи, на которой он и канцлер должны «решить со мной один полупубличный вопрос», я ответила, что позднее встречусь с Найджелом. Но я не собиралась встречаться с ними одновременно. Я три раза сказала ему это, а поскольку он продолжал настаивать на проведении совместного совещания, посоветовала, что лучшее, что он мог сделать, это сидеть тихо. Мы не собирались вступать в ERM.

Я провела воскресенье в Чекерсе, работая над речью, с которой мне предстояло выступить на Генеральной Ассамблее в церкви Шотландии. При этом прозвучали насмешки над тем, что мы ползаем на коленях, не обращаясь к Святому Духу, а подклеивая бумаги. При этом я все время думала о том, какой ущерб наносят постоянные репортажи о наших разногласиях по поводу курса обмена.

Найджел назначил мне встречу в понедельник. Он хотел утвердить формулировки для описания нашей политики в Палате. В казначействе мне заранее сообщили, что Найджел хотел дальнейшего снижения процентных ставок. Я не могла смириться с таким вмешательством в валютные рынки и частично добилась того, чего хотела, в идеале это должен быть фунт, который установил бы свой собственный уровень на рынке. Поэтому меня не устраивало предлагаемое сокращение процентной ставки, которого, насколько я знала, хотел он. Я также понимала, что спекулянты начинали воспринимать фунт как беспроигрышное вложение, и в том, чтобы позволить им слегка обжечься, не было ничего плохого.

Однако в первую очередь это снижение процентной ставки во вторник 17 мая на полпроцента было ценой, которую нужно было заплатить за терпимые взаимоотношения с моим канцлером, который считал, что его положение оказывалось под угрозой, если фунт выйдет за пределы любой «отметки», пригодной для его публичной привязки. Если бы я отказалась одновременно и от интервенции, и от сокращения процентной ставки, и фунт подскочил бы вверх, достигнув подходящего для него уровня, то, подозреваю, Найджел, скорее всего, подал бы в отставку, когда большая часть партии в парламенте и пресса поддерживали его линию, а не мою.