Великая княгиня Елизавета Федоровна. И земная, и небесная

Оба эти документа – устав и завещание – свидетельствуют о том, насколько ответственно эта удивительная женщина относилась ко всем вещам, не считая многие из них мелочами. И еще одно важное обстоятельство: на протяжении многих десятилетий считалось, что Елизавета Федоровна мечтала и чуть ли не завещала похоронить себя в Иерусалиме на Елеонской горе, в пределах Гефсиманского сада. Легенда красивая, но ее Гефсиманским садом стала Россия, и даже точнее – Москва, где ее схватили и увезли на алапаевскую Голгофу. Это мнение сохранялось до недавнего времени, покуда не был обнаружен и обнародован текст духовного завещания, в котором черным по белому говорится: «Прошу меня похоронить в склепе под ныне построенной мною церковью во имя Покрова Пресвятой Богородицы в моем владении на Большой Ордынке в Москве при моей обители милосердия…» Надо ли после этого перевозить мощи святой благоверной великой княгини из Иерусалима в Москву – вопрос. С одной стороны, есть духовное завещание, с другой, она уже сто лет покоится там, неподалеку от места, где был схвачен Иисус, и стоит ли тревожить священный покой праведницы, за Христа пострадавшей?… Если бы было голосование и меня удостоили чести принять в нем участие, я бы проголосовала за то, чтобы не беспокоить.

Из воспоминаний Нестерова: «Усыпальницу также предположено было покрыть живописью. Для этой цели я рекомендовал великой княгине моего помощника – Павла Дмитриевича Корина, к тому времени успевшего проявить себя как художника с самой лучшей стороны. В куполе был мною написан Господь Саваоф с Младенцем Иисусом и Духом Святым по образцу старых образов. Орнаменты исполнял тот же Корин. Почти все лето пошло на эти работы. Усыпальница дала Корину возможность показать, что в нем таится. С большим декоративным чутьем он использовал щусевские архитектурные формы. Он красиво, живописно подчеркнул все, что было можно, и усыпальница превратилась в очень интересную деталь храма. Великая княгиня осталась очень довольна. Корина благодарила… Это последнее лето работ в обительском храме я также вспоминаю с хорошим чувством. Великая княгиня часто заходила к нам. Однажды, в часы завтрака, я был на лесах в трапезной, что-то переписывал или добавлял в большой картине „Путь ко Христу“. Жара стояла страшная. Я скинул блузу и в таком виде слез вниз посмотреть на сделанное и тотчас же заметил, что в боковую дверь вошла великая княгиня, взглянула в мою сторону, заметила неисправность моего костюма, и, смущенная, поспешно прошла в сторону. Я мгновенно был на лесах, наскоро оделся, сошел вниз, через некоторое время, как ни в чем не бывало беседовал с высокой посетительницей».

Удивительно то, что духовное завещание она составила как раз накануне событий, сокрушивших миропорядок, а в итоге приведших к гибели большинства представителей Дома Романовых и ее самой. Она словно предчувствовала приближение великой катастрофы. Впрочем, о возможности мировой войны говорили на протяжении последних лет, уже сложились два противоборствующих союза, как две футбольные команды, выстроившиеся на поле и ожидающие свистка судьи. И свисток прозвучал в Сараеве. Вскоре началась война.

Родина Эллы Гессенской Германия стала воевать с родиной Елизаветы Московской, и во время этой великой бойни крестовая дама впервые заявила о себе, что она -

Более русская, чем многие из русских

Через две недели после убийства эрцгерцога Фердинанда и его жены Софии, когда вовсю накалялись страсти и уже вдалеке громыхали предвестники грома, душевнобольная женщина Хиония Гусева ножом тяжело ранила Распутина. Елизавета Московская нашла в себе силы и великодушно написала государю: «Милый Ники! У меня так страшно болит сердце и душа, что я не в силах удержаться и не написать тебе несколько строк. Должно быть, ты страдаешь и мучаешься, и бедная душка Аликс тоже, передай, что я молитвенно с ней – всеми силами души. Ты знаешь, сколько я выстрадала за эти годы – из-за тебя и этой несчастной души, но не переставала молиться о нем, как и о тебе, чтобы Вечный Свет разогнал тьму, избавил от всякого зла…» Впрочем, ни слова о том, что она желает Григорию Ефимовичу остаться в живых и выздороветь, лишь: «Я вопию к Богу со слезами: „Спаси, о спаси, смилуйся над всеми нами!“ – я не облекаю молитву в форму, пусть Его Вечная Любовь покроет мир, нашу Родину, нашу Церковь, нашего государя и его подданных».