Великая княгиня Елизавета Федоровна. И земная, и небесная

Когда сестры бросились к своей крестовой даме, радуясь, что все обошлось как нельзя лучше, она с грустью ответила: «Очевидно, мы недостойны еще мученического венца».

Таково сказание, заканчивающееся тем, что вскоре члены Временного правительства явились на Большую Ордынку просить прощения за случившийся налет и обыск. Делать им нечего было, как тащиться срочно из Петрограда в Москву на поклон к Елизавете Федоровне. Якобы они сообщили ей, что у них нет никаких средств бороться с надвигающейся анархией, и предложили переехать в Кремль, где ее будет легче охранять. «Я выехала из Кремля не с тем, чтобы быть загнанной туда революционной силой. Если вам трудно охранять меня, прошу вас отказаться от всякой к этому попытки», – сказала она членам Временного правительства, они всплакнули и поспешили на Николаевский вокзал, чтобы вернуться в Питер, где их ждали дела.

Придумать подобное можно еще очень много, надо только, чтобы сохранялась достоверность и сочинители не забывали, что Марфо-Мариинская обитель оставалась в Москве, а Временное правительство заседало в Петрограде. Если кто-то и мог прийти, то не члены, а представители Временного правительства, да и то вряд ли, если знать о царивших тогда настроениях.

Красивая легенда о том, как в революционные дни на Большую Ордынку снова явились некие развязные и пьяные люди, матерились, плевались, один из них заорал на настоятельницу: «Ты теперь не высочество! Кто ты такая и что здесь делаешь?» Она спокойно отвечала, что служит здесь людям, на что он потребовал: «Ну так и послужи мне» – и снял штаны. В его паху она увидела гниющую рану, посадила дурака на стул и лично промыла язву, наложила лекарство, забинтовала и велела завтра явиться на перевязку. И разбойники тотчас перестали материться и плеваться, им стало стыдно, они ушли и больше не возвращались. Великолепная сцена для рассказа, романа или кино.

Больше доверия вызывают воспоминания Марии Павловны, в которых хоть немного можно увидеть крестовую даму в революционном 1917-м. Летом она приехала в Москву и поселилась на Большой Ордынке: «Ничто вокруг нее не изменилось, атмосфера была все та же, но меня поразил усталый и больной вид тети. Она, которая всегда была в работе, теперь проводила большую часть времени в плетеном шезлонге с какой-нибудь вышивкой или вязаньем в руках. Мы обстоятельно поговорили о текущих событиях и о причинах, которые вызвали их. Однажды вечером, когда я рассказывала ей о жизни арестованного императора и его семьи, я добавила, что если она хочет послать им письмо, то я могла бы найти способ доставить его. Ее глаза стали жесткими и холодными; губы сжались. Она достаточно резко ответила, что ей нечего сказать сестре, они давно уже перестали понимать друг друга. Я молчала. Больше ничего не было сказано, но я ясно почувствовала в ее ответе отзвуки того, что произошло между ними за два месяца до революции во время их последней встречи. Это была кульминация долгих усилий моей тети показать сестре, куда заведут ее и всю Россию неискренние советники и упорство в собственных заблуждениях».

В начале июля на Большую Ордынку примчалась на автомобиле, или, как тогда говорили, «на моторе» младшая дочь Лели Марианна с мужем и сказала, что ей поручено срочно вывезти Марию Павловну и Елизавету Федоровну в Петроград, откуда, быть может, вскоре нужно будет бежать в эмиграцию. Мария уехала и вскоре там, на берегах Невы, повстречала князя Сергея Михайловича Путятина и в сентябре с благословения отца вышла за него замуж. Увы, с замужествами Марии Павловне не везло, и этот брак тоже окажется недолгим. В 1923 году она разведется с Путятиным, который женится на американке Ширли Мэннинг, а сама до конца жизни останется одна, некоторое время будет жить в Штатах, потом в Аргентине, а после Второй мировой войны в Европе.

А Елизавета осталась тогда в Москве. Она никуда не собиралась из своего Гефсиманского сада.

Еще можно прочитать о том, что то ли шведский министр, то ли представитель шведского посольства летом 1917 года явился на Большую Ордынку якобы по поручению кайзера Вильгельма и предложил настоятельнице обители отправиться вместе с ним за границу. Елизавета Федоровна горячо поблагодарила за заботу, но сказала, что не имеет права оставить крестовых сестер. Видя, что никакие уговоры не могут привести к успеху, гость молча поклонился и уехал. Красиво, но тоже верится с трудом. На Западе они уже никому не были нужны – ни царь с царицей, ни великие князья, никто. Так бережно сплеталась династическая корзина, ни единого случайного прутика, все пригнать основательно и прочно, а в итоге прохудилась и рассыпалась мгновенно. Какие страсти кипели, чтобы не допустить позорных морганатических браков, а лишь между своими, европеец женится на русской, а русский – на европейке. Сколько страданий и слез, когда кто-нибудь восставал против этих насильственных династических браков, и все понапрасну, все взорвала и разбросала великая Первая мировая.