Великая княжна в изгнании. Рассказ о пережитом кузины Николая II

Первые секунды встречи были заряжены почти невыносимым напряжением. Обстановку разрядил мой муж, который спустился ко мне на перрон и ждал, когда я их познакомлю. Дмитрий порывисто развернулся к новому зятю и тепло пожал ему руку. Как оказалось, один раз они встречались на войне, после какого-то жаркого боя, в миг, когда еще не прошло радостное возбуждение недавней опасности. В такие моменты случайным знакомым кажется, будто они стали друзьями на всю жизнь. Воспоминания о таких моментах никогда не исчезает совсем. Я успокоилась, когда Путятин и Дмитрий принялись вспоминать войну. Они сражались честно, рисковали жизнью ради правого дела. Оба с оружием в руках защищали свою родину. Страдания, которые пришлось перенести потом, трагедии и потери в годы нашей разлуки невозможно было передать никакими словами; слова были бы неуместными, даже отвратительными. Дмитрий носил траурную повязку на рукаве, на мне была креповая шляпка с вуалью; лишь они свидетельствовали о наших шрамах, которые мы показывали друг другу и миру.

С вокзала Дмитрий повез нас в «Ритц», где он поселился после приезда в Лондон. Как я узнала потом, средства у него имелись: сразу после революции он продал свой петроградский дворец. С тех пор российский рубль обесценился, и изначально крупная сумма сильно уменьшилась. Ему пришлось тратить основной капитал. И все же, при расходовании с умом, ему на какое-то время должно было хватить средств на сравнительно скромную жизнь.

В первый совместный вечер мы оба так волновались, что тщательно избегали сколько-нибудь серьезных тем и говорили о пустяках, радуясь, как дети. Заглушая боль, мы непрестанно смеялись и шутили. Если бы мы перестали притворяться веселыми даже на миг, нас раздавила бы тяжесть того, что находилось внутри нас. В первый день мы без слов приняли условия игры. Позже, когда острота первой встречи немного притупилась, нам удалось рассказать друг другу, сначала лишь урывками, а затем подробнее, обо всех наших злоключениях. Впрочем, наше отношение к новой действительности так и не изменилось: мы старались ее высмеивать. Самую важную часть нашей жизни по-прежнему составляло прошлое, наше собственное прошлое; мы напоминали людей, которых грубо разбудили от приятного сна. Мы словно ждали, когда можно будет снова заснуть и соединить разорванные нити. Вспоминая отца, мы говорили о нем как о живом человеке, с которым расстались на время; так же говорили о тете Элле и особенно об императоре и императрице, в чью смерть тогда мало кто верил. Политические и нравственные предпосылки, которые вызвали катастрофу в России, мы никогда друг с другом не обсуждали. После революции нам в основном приходилось слышать пылкие и односторонние оценки, но спорить с ними нам не хотелось, и мы ничего не хотели и не собирались к ним добавлять. Наоборот, нам обоим казалось: лучше подождать, когда песчаная буря обобщений уляжется. Тогда мы сможем яснее понять свое положение и сформулировать непредубежденные собственные мнения.

Дмитрий не только возмужал физически, он очень развился и умственно. Произошедшие с ним перемены и радовали, и огорчали меня. Мало у кого жизнь начиналась так легко и блестяще, как у него. Он владел огромным состоянием, не связанным ни с какой ответственностью; отличался необычайной красотой и обаянием. Кроме того, все знали, что он – любимец царя. Еще до того, как он окончил обучение и вступил в Конногвардейский полк, в Европе не было ни одного молодого принца, более ярко блиставшего в обществе, чем он, – как на родине, так и за границей. Казалось, его жизненный путь вымощен золотом. Все его обожали и потакали ему. Его жизнь была такой ослепительной, что отец, бывало, качал головой, тревожась о том, что готовит для него будущее. Однако, несмотря на его поразительный успех и юношеское воодушевление, которое сочеталось с поверхностной искушенностью, в глубине души он оставался просто ребенком, мальчиком, которого лишили дома, у которого выбили почву из-под ног. Мучаясь от одиночества, в глубине души он был застенчивым и немногословным, очень страдал от вульгарности и распущенности и мечтал наполнить свою жизнь чем-то большим и настоящим.

Сердце мое разрывалось от боли, когда я видела, как ему, лишенному блистательного прошлого, на каждом шагу приходилось сдерживать свое природное великодушие. Тяжело было смотреть, как жизнь безжалостно выдирает яркие перья из его крыльев, которые он только расправил для высокого полета…