Великая княжна в изгнании. Рассказ о пережитом кузины Николая II

Хотя в революцию его жизнь не подвергалась непосредственной опасности, постигшие его испытания казались тяжелее именно из-за того, что он не наблюдал вблизи мерзости революции. В отличие от нас, остававшихся в России, он не был свидетелем распада, разрушения всех принятых норм, предательства, трусости. Мы все видели и все прошли, ничто не могло нас удивить. Мы были готовы к материальным трудностям. А его путь только начинался. После двух с лишним лет, проведенных рядом с Марлингами, под их надежной защитой, он вынужден был все начинать сначала в одиночку. Кроме того, люди, которые окружали его, находились в том же положении, что и он, люди с расстроенной психикой. Их переживания были ему непонятны, но окружающие охотно делились с ним своими личными катастрофами. А для того чтобы прочно стоять на ногах, крайне важно в создавшемся положении не жалеть себя. Дмитрий держался особняком, молча принимал удары и подмечал нюансы и различия.

Его прежнее существование в России делилось на весьма насыщенную службу в Конногвардейском полку и светскую жизнь; во время войны, находясь в Ставке императора, он наблюдал многое из происходившего изнутри. В Персии у него появился досуг, когда он усиленно развивался: он много читал и изучал те предметы, которые выпали из его блестящего, но несколько одностороннего военного образования. Он очень внимательно следил за происходившим в недавнем прошлом. Снова встретившись, мы поняли, что наше душевное развитие шло примерно одинаково. Мы пытались решить одни и те же задачи, и каждый из нас по-своему приходил к тем же выводам. Не различалась и наша точка зрения на революцию. Мы готовы были признать свою долю ответственности за ошибки прежнего режима. Полнейшее взаимопонимание по большинству вопросов стало для нас источником великого утешения.

Хотя Дмитрий не подвергался непосредственным опасностям в революцию, он не был избавлен от порожденных ею тревог. В Персии, где он очутился вскоре после того, как на родине все начало разваливаться, он был практически отрезан от России, особенно от Петрограда, где жили мы с отцом. В прошлом году он не получал от нас никаких вестей. Скудные сведения, которые ему удавалось раздобыть, поступали от беженцев из России; они были неточными и запоздалыми. Хотя мне удалось в письме сообщить ему о свадьбе, с тех пор прошло много времени, и он не знал о нашем бегстве за границу.

Ближе к концу 1918 года сэра Чарльза Марлинга отозвали из Персии, так как его собирались назначить на новый пост, и Дмитрий, которого ничто не держало в Персии, решил вместе с Марлингами ехать в Англию. Тогда добраться до Англии можно было только через Месопотамию. Дорога оказалась долгой, жаркой, утомительной. Наконец они попали в индийский Бомбей, где сели на британское транспортное судно, на котором в Англию возвращались войска. В то время в Бомбее свирепствовал тиф; эпидемия разразилась и на борту судна. Дмитрий заразился одним из первых. Он болел тяжело, как и многие другие. На небольшом переполненном судне почти не от кого было ждать помощи. Лекарств почти не было; разумеется, не было сестер милосердия. На все судно имелся лишь один молодой врач. Дмитрию повезло больше, чем другим, потому что за ним ухаживал его русский ординарец. Леди Марлинг и ординарец по очереди, днем и ночью, дежурили у его постели. Сам Дмитрий сохранил смутные воспоминания о своей болезни. Он упорно цеплялся за жизнь, и казалось, что выкарабкается. Но потом произошел случай, после которого он не только потерял мужество, но и утратил всякое желание продолжать борьбу.

Однажды жаркой ночью, когда он задремал в своей тесной, душной каюте, ему приснился странный сон. В дальнем углу каюты в воздухе висела маленькая человеческая фигурка, которая показалась ему знакомой. Вглядевшись в полумраке, он узнал меня. Дмитрий увидел, как я маню его пальцем. Во сне он решил, что я, наверное, умерла и явилась за ним. Что-то в нем тогда надломилось; ему показалось, что он медленно уплывает. Ощущение нельзя было назвать неприятным. Он потерял сознание. Леди Марлинг, которая сидела рядом с ним, вдруг заметила, как он побледнел. Дышал он поверхностно, пульс замедлился и едва прощупывался. Она сразу же послала за врачом. Вбежав в каюту, врач мгновенно понял, что у пациента коллапс. Нельзя было терять ни секунды. Очевидно, у молодого врача не было под рукой никаких подходящих средств для реанимации – а может, он просто растерялся. Он сделал единственное, что в тот миг пришло ему в голову: схватил Дмитрия за плечи и сильно встряхнул.

– Очнись, очнись! – что было сил кричал он.