Ее прибытие в Лондон было окутано тайной; принимающая сторона делала все, дабы избежать публичности. Ее высадили с военного корабля в каком-то порту, где, насколько я помню, ее встретила сестра, королева Александра. Они обе отправились в Лондон поездом. Нам сообщили о времени их прибытия лишь в последнюю минуту. По пути на платформу нас на каждом углу останавливали сотрудники полиции, которым мы обязаны были сообщить наши имена. Нам удалось попасть на перрон с большим трудом. Мы вышли на платформу, когда поезд уже подходил. Сцена, свидетелями которой мы стали, напоминала приемы прежних дней, однако как все отличалось! Не было ни блеска, ни пышности, а самому приему недоставало радушия, пусть даже формального. На переднем плане стояли король и королева с семьей; чуть позади – группа их приближенных. Мы держались в тени. Никаких толп; на вокзале было пусто и очень тихо. Поезд остановился. В первом вагоне у одного окна стояла королева Александра, у второго – императрица Мария Федоровна. Члены королевской семьи поднялись к ним. Обменялись приветствиями; затем все вышли на платформу, во главе с двумя королевами и императрицей. Затем к ним присоединились мы, и императрица, после того, как мы поцеловали ей руку, обратилась к нам с несколькими словами.
Мария Федоровна не слишком изменилась за те два с половиной года, что я ее не видела. Как всегда, она была одета в маленький черный сшитый на заказ костюм и шляпку с блестками. На шее она носили короткое боа из перьев. Она не выглядела ни испуганной, ни расстроенной; она сохраняла полнейшее спокойствие и даже сдержанно улыбалась. Сравнивала ли она свой нынешний приезд с прошлыми визитами? Заметила ли пустоту на платформе, неловкость встречающих, смешанные чувства, с которыми ее приняли? От нас не ускользнула ни одна мелочь, и наши впечатления оказались болезненными.
Королева Александра увезла сестру в свою резиденцию Мальборо-Хаус, где сестра поселилась с ней вместе по ее настоянию. Две сестры, одной за семьдесят, другой под семьдесят, сохраняли девичью преданность друг другу. Она тянулась с детства, когда они жили в Дании, во дворце их отца. Долгие годы сестры ежедневно обменивались письмами или телеграммами; обеим недоставало непосредственного общения во время войны и особенно во время революции, и королева очень беспокоилась за сестру. И вот они снова оказались вместе. Внешне обе выглядели гораздо моложе своего возраста; в светлых волосах королевы и темных императрицы почти не было седины, а их глаза не утратили яркости. Обе были невысокие, гибкие и живые. Они были на удивление активны, быстро двигались и сохраняли интерес к тому, что происходило вокруг них. Те их окружающие, которые не занимались политическими интригами, в ком еще сохранились человеческие чувства, ценили привязанность сестер друг к другу и не сомневались, что обе очень рады воссоединению. Но шли недели и месяцы, и их отношения начали меняться. Две пожилые дамы, день за днем вынужденные находиться в обществе друг друга, не могли не заметить: хотя возраст во многом пощадил их, особенно в части внешних признаков, на самом деле они все же старушки, уставшие от жизни. Их уже почти ничто не объединяло, кроме возраста. Пятьдесят с лишним лет они вели совершенно разный образ жизни с разными, иногда даже противоположными интересами, у них были разные точки зрения на многое. Хотя в прошлом они регулярно встречались, их встречи были короткими и насыщенными другими интересами; кроме того, они могли приезжать и уезжать, когда хотели. Теперь же они оказались привязаны друг к другу. Императрица тяжело переносила глухоту королевы, королеву раздражало вмешательство слуг императрицы в ее упорядоченный распорядок жизни. Пусть и тактично, они жаловались друг на друга; каждая намекала на перемены во внешности сестры. Им недоставало прежнего единства; они не могли понять, какая кошка пробежала между ними, хотя их привязанность оставалась глубокой, как всегда. Публика перешептывалась; разлад между сестрами всех очень огорчал. К счастью для них обеих, по политическим причинам было решено, что императрице лучше покинуть Англию и поселиться в Дании, у себя на родине.