Великая княжна в изгнании. Рассказ о пережитом кузины Николая II

– Мне… хочется что-нибудь вам подарить. Вот, возьмите, пожалуйста, американские сигареты! – Еще долго я хранила невскрытую зеленую пачку «Лаки Страйк» у себя на столе.

Некоторые покупатели пытались обойти правила и приобрести вышивки, не заказывая оригинальную модель в доме Шанель. Особенно мне запомнился один толстый джентльмен с сигарой в углу его рта; он долго убеждал меня участвовать в его незаконной махинации. Сообразив наконец, что его слова тщетны, он попробовал другое средство убеждения. Достал из бумажника пачку долларовых банкнот и хлопал ими у меня перед носом, словно колодой карт.

Еще один покупатель, который имел право приобрести копию, но не имевший времени ждать, приобрел кальки с узорами для двух жакетов и несколько образцов поменьше и заплатил столько же, сколько за завершенную работу. Я была не совсем уверена в полнейшей законности сделки, но покупатель ушел очень довольный.

Я по-прежнему сама закупала почти все необходимое для своей мастерской. Я объезжала оптовые магазины и склады в поисках материалов для вышивки, а также подходящих шелковых тканей, выбирала и материю для образцов. Несмотря на потерю времени и усталость, мне нравились такие вылазки. Они помогали мне попасть в совершенно новый для меня мир, вполне привычный для Франции, в мир, полный своей странной поэзии.

Моя фантазия разыгрывалась на огромных складах, где я рулонами закупала китайский шелк на деревянных бобинах. На полу громоздились кипы шелка-сырца, привезенные с Востока, помеченные китайскими иероглифами. На полках лежали богатейшие, лучшей выделки шелка для вышивки. В глазах рябило от ярких цветов; я словно шла по громадной палитре. Мне нравилось перебирать шелка пальцами, подбирать сочетающиеся и контрастные оттенки. Иногда находки пробуждали во мне воспоминания о прежних днях. Как-то я набрела на бледно-желтую пряжу, похожую на ту, которой пользовались в московских монастырях, когда я училась у монахинь древнему искусству вышивания ликов святых одноцветной шелковой нитью; оттенить впалые щеки можно было, изменив направление стежка. Кроме того, попадались настоящие золотые и серебряные нити, которые никогда не выцветали; ими вышивали выпуклые короны и нимбы, подкладывая в качестве основы картон и бумагу. Пользовался ли кто-то еще этими драгоценными материалами? При виде их я иногда мечтала вернуться к терпеливому и сосредоточенному труду над пяльцами.

Любила я и магазины, в которых торговали шелками с лионских мануфактур. Стены в старинных залах, где пахло плесенью, украшали образцы старых материй, произведенных несколько веков назад на станках; некоторые образцы можно было посмотреть в альбомах. Иногда я радовалась находкам, как старым друзьям; я видела их на парчовых шторах и чехлах для мебели во дворцах в Царском Селе и Петергофе. Кусок за куском парчи и шелка, простых и причудливых, разворачивались перед моим восхищенным взором – какое богатство вкуса, художественной мудрости и опыта накоплено поколениями! Многие из тех предприятий продолжали жизнь на старых парижских улочках и следовали прежним принципам ремесла. В их методах ничего не менялось веками; они не рекламировали свои услуги, их не беспокоила конкуренция, они продолжали любовно хранить старинные обычаи.

В местах, где я закупала шерстяные ткани, дела велись более современным способом. Тамошние продавцы были моложе и живее, и сразу ощущалось, что в этих компаниях царит некий дух предпринимательства.

Благодаря новым обязанностям моя жизнь сильно изменилась, но характер мой не мог поменяться так же резко. Я по-прежнему огорчалась из-за мелочей. Сознавая это, я старалась избегать ситуаций, в которых мое невежество проявлялось бы слишком явно. Если же приходилось сталкиваться с чем-то неприятным, я тщательно прятала неуверенность под наигранной бесстрастностью. Разумеется, я никого не обманывала, кроме самой себя, и почти все, с кем я вела дела, пользовались моей наивностью. Подобные открытия всегда причиняли мне боль и удручали меня.