Великая княжна в изгнании. Рассказ о пережитом кузины Николая II

Религиозное и почтительное молчание нависало в салоне; вдоль стен в ряд сидели продавщицы. Время от времени они кивали друг другу; поднимали брови, выражая восхищение, или осторожно шептали что-то на ухо соседке. Модели дефилировали по комнате, шурша короткими прямыми юбками. На всех лицах была печать большой важности, что меня поначалу смешило. Весь спектакль с участием манекенщиц, продавщиц и даже самой мадемуазель Шанель, казался мне странным и нереальным.

Открытие нового сезона в известном парижском модном доме всегда сопровождается рядом ритуалов и представляет собой типичное событие для парижской жизни. Первые несколько дней коллекцию показывают исключительно иностранным покупателям, главным образом американцам, которые в больших количествах приезжают, чтобы купить французские модели для своих фирм. Выпускают особые пригласительные карточки, без которых на показ не пускают. Каждый покупатель старается разместить заказы как можно раньше, чтобы добиться столь же ранней доставки и, если можно, опередить конкурирующие компании. В первый день на показ приглашают только представителей крупных зарубежных домов, но все остальные из кожи вон лезут, стараясь тоже раздобыть приглашение на этот день. Не получившие приглашения пытаются проникнуть внутрь силой. Показы Шанель, хотя она тогда была еще не в зените славы, становились все популярнее, и вход на улице Камбон осаждала толпа возмущенных покупателей, которые требовали их впустить. Позже к парадному входу приставляли полицейских, и в дни премьер у Шанель улица Камбон являла собой внушительное зрелище. Помню один случай, когда мне не удалось приехать за час до начала показа. Я не только не могла войти, я даже не могла приблизиться к двери, где меня впустил бы швейцар, который знал меня в лицо. Я вынуждена была зайти на почту через дорогу и позвонить по телефону управляющей; та прислала за мной швейцара, который и провел меня сквозь толпу.

В назначенный день я поехала на улицу Камбон, чтобы присутствовать на своем первом показе, который так много для меня значил. Я поднялась к Шанель в студию, где собрались несколько ее друзей; когда настало время начинать, мы все заняли места на верхних ступеньках лестницы, откуда видели, что происходило в салоне. Покупатели, в основном мужчины, сидели в два ряда вдоль стен. Показ начался ровно в три часа. От волнения мне трудно было дышать. Когда вышла первая манекенщица в платье с моей вышивкой, я едва не закричала в голос. Дефиле продолжалось почти до шести часов, но уже задолго до конца Шанель наметанным глазом заметила, что вышивки произвели фурор, о чем она мне и сказала. Я не смела ей верить, пока не получила осязаемое доказательство. Как только показ закончился и публика начала расходиться, я уже не могла усидеть на месте и, спустившись вниз, смешалась с толпой в надежде услышать замечания. Продавщицы, набрав в руки охапки новых платьев, носились туда-сюда между покупателями и примерочными. Снова и снова я слышала, как покупатели требовали вышивки. Их внимание привлекла оригинальность узоров и новизна техники. Больше я не сомневалась в успехе. Я просидела у мадемуазель Шанель допоздна; мы обсуждали важный день во всех подробностях. Все казалось слишком замечательным, чтобы быть правдой!

Когда я наконец решила возвращаться домой, уже стемнело. В такси у меня от счастья вдруг сдали нервы.

Слезы потекли по лицу, и я не могла их остановить. Глаза у меня были еще мокрыми, когда я вышла из такси и расплачивалась с водителем; он взял деньги, посмотрел на меня и, увидев мои слезы, заметил:

– Allez, ma petite dame; il ne faut pas pleurer ainsi – tout s’arrange dans la vie[3].

Позже, в трудные минуты, я часто вспоминала слова добродушного парижского таксиста.

Глава XVI Мой обычный день

Успех вышивок до такой степени превзошел мои ожидания, что едва не потопил меня. Из-за неопытности я переоценила собственные силы, а также рабочие способности моей маленькой мастерской. Хлынули заказы, которые мы не были в состоянии исполнить, ведь нас было всего трое или четверо. Несколько недель пришлось работать почти без отдыха, особенно нам со свекровью. Иногда я сидела за вышивальной машиной почти всю ночь, нажимала педаль и думала только об одном: на следующий день доставка. Пожилая княгиня не отходила от меня; она либо подносила мне заготовки, либо вносила последние, завершающие штрихи, выполнять которые было, пожалуй, тяжелее всего. Перед началом работы, чтобы вышивка держалась, нужно было приметать материю к жесткому, специально обработанному муслину. После окончания работы муслин удалялся с помощью горячего утюга, который превращал его в толстый слой черной сажи. Облако сажи висело в воздухе, забиваясь нам в легкие, ноздри и волосы и оседая на всем. Свекровь, с покрасневшими глазами и обожженными утюгом пальцами, отвлекалась от работы только для того, чтобы подойти к маленькой керосинке, на которой постоянно стоял кофейник, и разлить по чашкам крепкий черный кофе, чтобы мы не засыпали.