Наступило лето. Окна наши выходили на темную тихую улицу. Парижский сезон еще не закончился. Где-то, может быть в Булонском лесу, женщины в вышитых мною блузках и платьях танцевали или сидели под деревьями, наслаждаясь вечерней прохладой.
Когда я наконец приходила домой и ложилась в постель, я и во сне вела стальной крючок по бесконечному фантастическому узору.
По утрам я возвращалась в мастерскую, где свекровь уже помогала уборщице вымести скопившуюся сажу до прихода вышивальщиц и начала работы. К середине дня я часто так уставала, что расстилала на полу в своей комнатке шубу и, улегшись на нее, немедленно засыпала. Однажды туда по ошибке зашел старый друг моих свекров и наткнулся на меня во время импровизированной сиесты. Испуганная, я поспешно села и пристально посмотрела на незваного гостя. Он в свою очередь ошеломленно смотрел на меня. Потом глаза его затуманились; не извинившись и не произнеся ни слова, он развернулся и вышел.
И все же, несмотря на тяжелую работу и усталость, я была куда счастливее, чем долгое время до того. Я чего-то достигала и делилась, во всяком случае, до какой-то степени, плодами своих трудов с моими соотечественниками-беженцами. К сожалению, наши усилия оказались успешными лишь в одном отношении: мы стали замечательными вышивальщицами. Вместе с тем нам недоставало деловой хватки; кроме того, мы совершенно не умели рассчитывать силы. Хотя из-за обилия заказов пришлось нанимать новых работниц, я по-прежнему брала только любительниц-самоучек, которые не имели другой подготовки, кроме короткого курса на фабрике. К тому времени многие говорили, что я добьюсь лучших результатов, если возьму на работу профессионалов, и все же я упорно цеплялась за прежний замысел: мне хотелось прежде всего, насколько возможно, помогать моим соотечественницам. Кроме того, стало понятно, что руководить профессиональными работницами тоже должны профессионалы, а я не знала, где таких искать и как обращаться с такими специалистами.
К производственным проблемам стоит добавить еще одну большую трудность. Когда мы прикидывали расходы, связанные с будущим предприятием, наши расчеты включали только арендную плату, покупку оборудования и зарплату для нескольких работниц. Мы не планировали бюджет и приступили к делу, не имея капитала. В результате чем больших успехов мы добивались, тем дороже обходилась нам мастерская. Естественно, пришлось снова продавать драгоценности, а ведь я начала работать именно для того, чтобы этого избежать. И вот я рассталась с большинством украшений, кроме жемчугов и изумрудов; и то и другое я надеялась сохранить. Вскоре, однако, я пришла к выводу, что с изумрудами придется расстаться. Но, желая быть умнее, чем я была в Лондоне, когда начинала продавать украшения, я решила избавиться от всей коллекции разом. Подробности сделки стали чрезвычайно болезненными. Изумруды были знаменитыми, и торговцы решили дешево заполучить их. Я все поняла, как только приказала оценить их, еще до того, как предложила на продажу. Хотя в конце концов я вынуждена была продать их по цене гораздо ниже их стоимости, полученная за них сумма не была маленькой. Немедленно разлетелась весть о том, что я получила много денег, и на нас вновь накинулись многочисленные интриганы. На мужа, как стая ястребов, набросились бывшие деловые партнеры моего свекра; они до тех пор не отставали от него, пока он не обещал вложить деньги в их предприятие, которое они затеяли в Голландии. Путятин был игрушкой в их опытных руках. Кроме того, новая игра доставляла ему массу удовольствия, а я была настолько невежественна в делах, что не возражала против его планов, которые сулили нам такую выгоду в будущем. Мало-помалу голландское предприятие поглотило все деньги, а моей мастерской не досталось ничего. Думаю, не стоит добавлять, что голландское предприятие вскоре обанкротилось, а я потеряла почти все деньги. После такого финансового удара мне трудно было оправиться; положение мое становилось все более отчаянным. Тем временем моя мастерская продолжала работать на пределе своих возможностей.
Как только открылся «Китмир», Путятин уволился из частного банка, в котором проработал больше года, и устроился бухгалтером в моей мастерской. Он радовался всякому предлогу избавиться от конторской работы, которая сильно отличалась от всего, чем он занимался прежде и что считал глубоко противным для себя. Он еще меньше разбирался в делах, чем я; с юных лет он готовился к войне или воевал, и война для него означала главным образом приключения и радостное волнение. Он не видел смысла в скучной повседневной деятельности; монотонная конторская работа не возбуждала его тщеславия. Он как будто играл роль в комедии, которая ему не нравилась; он просто не воспринимал происходящее всерьез.