Великая русская революция, 1905–1921

Разумеется, марксисты не желали, чтобы на них навешивали сомнительный ярлык утопистов: утописты – мечтатели, идеалисты, строящие замки совершенства из одних лишь желаний и надежд. Но в то же время Троцкий отвергал и ограниченный «мещанский утопизм», относившийся к настоящему как к лучшему из того, что может дать реальность. Он считал, что людям нужно изменить свою натуру, чтобы вырваться из тюрьмы реальности, ограничивающей свободу. Уничтожение старых структур и изменение социальных условий было необходимым, но недостаточным для того, чтобы изменить мир, если человеческая личность останется неизменной. И потому после окончания вооруженной борьбы Троцкий обратил свою энергию на мир культуры и «я», к «культурной революции» и «борьбе за новый быт», занимавшей мысли стольких большевиков, включая Коллонтай, под конец Гражданской войны и в начале эпохи нэпа – новой экономической политики, дозволившей возвращение многих аспектов старой жизни.

Для газеты Коммунистической партии «Правда» Троцкий написал серию статей по «вопросам быта», как называлась изданная в 1923 г. книга, в которую вошли эти статьи[703]. В ней освещались такие темы, как семейная жизнь, чтение, религия, труд, пьянство, половые отношения и сквернословие. Но в первую очередь Троцкого интересовал вопрос о том, как создать новую личность, как «улучшить и „достроить“ физическую и духовную природу человека», – он считал, что в этом и заключалась основная «задача коммунизма», «музыка будущего»[704]. Как «пессимист настоящего» (выражение из его терминологии молодых лет) он видел существующие проблемы: крах экономики и общества, который сопровождался катастрофически низкой «развитостью масс», их «культурным уровнем» и «политической сознательностью»[705]. Но он оставался «оптимистом будущего». Кроме того, подобно всем истинным утопистам, он знал, что невозможно вообразить себе это будущее и что любые попытки бросить взгляд в грядущее из стен настоящего не могут не быть «умозрительными». Но Троцкий был уверен в том, что коммунистическое будущее будут населять люди, великолепные и в физическом, и в духовном плане:

Человек поставит себе целью овладеть собственными чувствами, поднять инстинкты на вершину сознательности, сделать их прозрачными, протянуть провода воли в подспудное и подпольное и тем самым поднять себя на новую ступень – создать более высокий общественно-биологический тип, если угодно – сверхчеловека… Человек станет несравненно сильнее, умнее, тоньше. Его тело – гармоничнее, движения ритмичнее, голос музыкальнее… Средний человеческий тип поднимется до уровня Аристотеля, Гете, Маркса. Над этим кряжем будут подниматься новые вершины[706].

И это будущее, – утверждал Троцкий, – не фантастика. «Нет никакого сомнения в том, – заявлял он в 1923 г. группе студентов, – что человек будущего, гражданин коммуны, будет очень интересным и привлекательным существом, но он будет иметь… психологию, глубоко отличную от нашей». Он называл «утопической» точку зрения, согласно которой «надо раньше воспитать нового человека, а он уже затем создаст новые условия». Первым делом следует вырастить людей, которые смогут «бороться за создание условий, из которых вырастет гармонический гражданин коммуны»[707]. Эти ближайшие задачи могут показаться скромными: «Почву под ногами придется укреплять шаг за шагом». Но эти шаги, согласно обещанию Троцкого, дадут возможность сделать более героический и выдающийся шаг: совершить, «говоря словами Энгельса, „скачок из царства необходимости в царство свободы“»[708].

Владимир Маяковский (1893–1930)

«Стихи и революция как-то объединились в голове» – именно так, по воспоминаниям Маяковского, подействовали на него книги, которыми обильно снабжали его старшие сестры, пока он учился в гимназии в грузинском провинциальном городе Кутаиси. Его семья жила в горной деревушке Багдади, где родился и сам Маяковский (рис. 14) (деревня Багдади носила имя Маяковского с 1940 по 1990 г.[709]).

РИС. 14. Владимир Маяковский.

Фотография Александра Родченко, 1924 г.

Общественное достояние