Но что же искать благодарности и признательности со стороны таких людей, как придворные лакеи, народ заведомо невысокой нравственности, когда люди действительно приближенные показали себя по отношению к Государю в эту трудную минуту часто ничуть не лучше лакеев. С другой стороны, если среди вторых оказалось несколько лиц, истинно преданных Государю и Его семье, то и среди простых людей, состоявших при Царской семье, нашлось несколько человек, доказавших свою беззаветную преданность и поплатившихся за это жизнью.
Действительно, в Ставке при Его Величестве было несколько лиц, постоянно всюду его сопровождавших, а именно: граф Фредерикс, Воейков, Нилов, Федоров, князь Долгорукий, граф Граббе и Нарышкин. Граф Фредерикс и Воейков были удалены. Адмирал Нилов был тоже удален, как я укажу ниже. Из остальных четверых остался при Государе до конца один Долгорукий, который и был, как известно, убит большевиками одновременно с убийством ими Царя и всей Царской семьи. Я не знаю, почему ни Нарышкин, ни граф Граббе, ни один из флигель-адьютантов, состоящих постоянно при Государе, не сопровождали Его Величество после его отречения, после отъезда из Ставки и в дальнейшем.
Предпочитаю не передавать циркулировавшие по этому поводу слухи, но не могу не упомянуть о разговоре, который у меня был всего за два-три дня до окончательного отъезда Его Величества из Ставки с профессором Федоровым. Отношения у нас были очень хорошие; раньше, когда я бывал во дворце и у меня была свободная минутка, то я часто заходил к нему, а профессор тоже изредка заходил ко мне. На этот раз он пришел попрощаться; естественно, разговор зашел об отъезде Его Величества и о том, кто будет сопровождать Государя впоследствии.
Надо сказать, что тогда все мы были уверены, что Государь со своей Семьей выедет заграницу. И вот, Федоров сказал несколько таких фраз, которые, должен сказать прямо, больно резанули меня по сердцу. Почему-то, говоря о Государе, он не назвал его ни «Государь», ни «Его Величество», а говорил «он». И это «он» было ужасно!.. Ну, а затем и то, что было сказано профессором, навсегда оттолкнуло меня от него. Он стал говорить, что совершенно не знает, кто из докторов будет сопровождать Государя заграницу, ибо прежде это было просто: «он» пожелает, чтобы ехал такой-то, ну и едет; теперь же другое дело. У [Е. С.] Боткина[321]
большая семья, у [А. Е.] Деревеньки[322] тоже и у него тоже. Бросать семью, все дела и ехать с «ним» заграницу – это не так просто.Примерно в этом духе был весь разговор. Отнюдь ничего враждебного Государю сказано не было, скажу даже больше: все сказанное было житейски, может быть, понятно, но я никак не ожидал от профессора Федорова такого цинично-житейского разговора.
Наконец стало известно, что Государь уезжает в Царское Село. Накануне отъезда Его Величество отдал собственноручно им написанный прощальный приказ по действующей армии. Приказ этот был немедленно отпечатан в нашей типографии. В дальнейшем, я не уверен, но, кажется, что, прежде чем рассылать его по фронтам, Алексеев сообщил этот приказ военному министру [А. И.] Гучкову, и тот велел приказ задержать. Однако или мы успели уже часть приказов послать или впоследствии он был все же распространен, но факт тот, что приказ этот не остался в секрете, а стал многим известен.
Накануне отъезда Государь пожелал проститься со штабом. Единственный зал, где могли поместиться все чины штаба, к этому времени уже очень разросшегося, был зал окружного суда, в котором помещалось Управление дежурного генерала. Он был совершенно освобожден от мебели, и к назначенному часу туда собрались все офицеры и чиновники штаба. Не могу не отметить, что и здесь уже сказалось проникновение революционного яда в офицерскую среду. Мне сказали, что едва ли удобно, чтобы Государь прощался с одними офицерами, что по этому поводу могут потом пойти среди нижних чинов нежелательные разговоры, во избежание коих желательно было бы присутствие при прощании Государя хотя бы немногих нижних чинов.
Тогда я, с разрешения начальника штаба, вызвал по одному представителю из нижних чинов от всех частей и команд штаба. В зале были выстроены все чины штаба по старшинству управлений: генерал-квартирмейстера, дежурного генерала, военных сообщений и т. д. Последними, около выхода, стали представители нижних чинов, – это были, конечно, старые вахмистра, фельдфебеля и старшие писаря. Несмотря на большие размеры зала, многолюдность собравшихся потребовала стать группами, в две и три шеренги в глубину. Все были при холодном оружии.