Великая война. Верховные главнокомандующие

Отец Рыбаков читал слова присяги; я стоял поодаль, смотрел на Великого князя и думал о том, что он переживает, принося эту присягу какому-то самозваному Временному правительству. Когда окончилась присяга, Великий князь взял перо и расписался на лежавшем на аналое присяжном листе, расписался нервно и, когда делал свой обычный росчерк, то перо зацепило бумагу и разбрызгало чернила. Великий князь взял прес-бювар и стал нервно бить им по бумаге, в результате чего получились огромные кляксы. Потом он передал перо Великому князю Петру Николаевичу, и как только тот расписался, начал нервными ударами прикладывать к свежей подписи прес-бювар, и так со всеми остальными, после чего весь присяжный лист приобрел печальный вид. Великий князь отдал этот лист мне и простился со мной. В тот же день Великий князь объявил всем лицам своей свиты, что он не остается Верховным главнокомандующим, после чего все состоявшие при нем лица приехали ко мне с просьбой немедленно уволить их всех от службы.

Почти все собрались в моем кабинете и подписывали заготовлявшиеся для каждого по моему приказанию прошения об увольнении от службы; у некоторых, как генерал Крупенский, князь [Л. А.] Шаховской,[325] причина была преклонный возраст; когда я обратился к князю Орлову и спросил, какую причину он выставляет для своей отставки, то генерал Крупенский сказал: «Какая же может быть причина – довольно посмотреть на князя, и будет ясно, что он служить не может». Тогда же приезжал и князь Роман Петрович. Просьбы всех были удовлетворены.

Еще через день мы провожали Великого князя, который с разрешения Временного правительства отправился в Крым. Верховным главнокомандующим был назначен генерал Алексеев. Должность начальника штаба исправлял помощник начальника штаба, генерал Клембовский.

Если не ошибаюсь, тотчас после отъезда из Ставки Государя Императора к нам приехал генерал Поливанов. По каким, собственно, делам он приезжал, я не помню, помню только, что он буквально сиял, так был доволен событиями. Он являлся тогда как бы правой рукой Гучкова по военным вопросам и назначен был председателем особой комиссии, ставшей известной под названием «поливановской». Поливанов поручил мне, совместно с Лукомским, составить ему список высших начальников, отметив, кто, по нашему мнению, достоин повышения и кто, наоборот, не соответствует своему назначению. Тогда же приезжали из Главного штаба два полковника Генерального штаба, князь [Г. Н.] Туманов[326] и другой, которого фамилии не помню. Эти два молодых полковника стали неузнаваемы, и Алексеев сказал мне про них: «С ними нельзя разговаривать, у них мозги какой-то красной пеленой покрыты».

Особенно князь Туманов производил впечатление какого-то болезненно восторженного всем происходящим человека. Говорили, что он действительно честно увлекался. Потом, при [А. Ф.] Керенском, он был назначен помощником военного министра и был зверски убит при большевистском перевороте.

Потом начались приезды в Ставку новых лиц, до сих пор нам чуждых, а теперь ставших нашим начальством. Прежде всех приехал новый военный министр [А. И.] Гучков. За недолгое время своего министерства он побывал у нас несколько раз и успел побывать на всех фронтах. Ездил он, конечно, в специальном поезде с полным комфортом. Главной его заботой было обновление командного состава, т. е. вопрос специально по моей части.

Кажется в первый же его приезд, когда он сидел в кабинете Алексеева, меня потребовали туда, и начался разбор высшего командного состава. Не помню, в какую армию надо было назначить командующего, но затруднялись выбором; тогда я сказал: «Почему же вы не хотите взять генерала [Л. Н.] Бельковича?[327]». Гучков посмотрел какой-то список и сказал: «Да, у меня о нем хорошие сведения». Меня заинтересовал этот список в руках Гучкова, – потом мне удалось узнать, что это такое было: так как сам он, конечно, не знал личного состава армии, то он предлагал тем, кого ему приходилось видеть и кому, вероятно, он доверял давать свои заключения о тех генералах, кого кто знал, причем предлагалось только отметить против фамилии плюс или минус, а затем из сопоставления отметок нескольких лиц получалось суждение о том или ином генерале.

Первые перемены в командном составе были решены в Ставке, а затем, по мере посещения каждого фронта, мы получали телеграммы о новых переменах, решенных Гучковым с главнокомандующим каждого фронта. Тут началось что-то невероятное: пошли массовые отчисления от должностей и, соответственно с этим, замощения высших должностей и следующих за ними и т. д. – другими словами, пошла, в полном смысле этого слова, чехарда. Если принять во внимание, что каждый главнокомандующий возбуждал ходатайство о замещении открывающейся должности кандидатом по своему выбору, то можно себе представить, что это было.