Великая война. Верховные главнокомандующие

Лукомский хотел получить корпус на Юго-Западном фронте, где он отлично командовал 32-й пехотной дивизией, участвовавшей в Брусиловском прорыве, но на Юго-Западном фронте вакантного корпуса не было в тот день, когда он пришел ко мне с известием о своем уходе. Лукомский, хотевший как можно скорей уйти, решил тогда принять вакантный в то время 1-й армейский корпус на Северном фронте. Назначение это состоялось очень скоро, и он уехал.

Как я говорил выше, офицеры его управления успели оценить его и тепло простились с ним. Я был очень огорчен отъездом Лукомского, – не говоря о том, что у меня лично были с ним и раньше и во все время его пребывания в Ставке самые лучшие отношения, но и работа дежурства с его управлением шла очень хорошо, не так как раньше.

Тем временем, пошли слухи о том, что начальником штаба будет назначен генерал [А. И.] Деникин.[329] Алексеев на вопросы по этому поводу говорил, что он ничего не знает, что не имеет в виду брать нового начальника штаба. Однако, в один из приездов в Ставку военного министра Гучкова, когда я приехал на вокзал, то к своему удивлению увидел в общем зале Деникина; «Ваше превосходительство, что Вы здесь делаете?» – «Да вот, второй день сижу здесь. Гучков велел мне сюда приехать ко времени его приезда в Могилев, я здесь и сижу». – «Отчего же Вы в город не приедете, в наше собрание, неужели так здесь и сидите?» – «Да, положение мое такое двусмысленное, что мне пока в штаб приезжать неудобно!»

Вскоре пришел поезд, приехал Гучков, переговорил с Алексеевым, и вопрос о назначении Деникина начальником штаба был решен в положительном смысле. Естественно, что тогда должен был решиться вопрос о Клембовском, который был поставлен в неприятное положение. Кажется, Гучков переговорил с ним и предложил ему армию, но Клембовский ответил, что он армией уже командовал до назначения в Ставку и принимать теперь опять армию считает для себя обидным и желал бы или быть назначенным главнокомандующим каким-либо фронтом или в Военный совет. На назначение главнокомандующим фронтом Гучков не согласился и сказал, что он будет назначен членом Военного совета.

В этот свой приезд Гучков был со своими двумя помощниками, генералом Филатьевым и генералом Новицким (Василием),[330] и постоянно с ними в стороне шушукался, что производило пренеприятное впечатление. Если не ошибаюсь, это был приезд нескольких министров нового правительства в Ставку, когда они, один за другим, появлялись на площадке вагона и заявляли: «я такой-то» и затем говорили разные громкие слова о свободе, новой жизни и т. д.

Помню прекрасно, что гораздо большее впечатление, чем они, на меня произвели матросы Гвардейского экипажа, которые составляли охрану поезда. Алексеев, который приехал на вокзал встречать министров, что-то им говорил приветственное, и вот тут то я обратил внимание на близко стоявшего от Алексеева и от меня красавца матроса, который буквально впился глазами в Алексеева; взгляд этот меня поразил, – в нем было что-то безумно злобное, кровожадное, можно сказать сатанинское. Потом, когда они заслужили название «красы и гордости русской революции», я вспоминал этого матроса и его хищный взгляд, – от этого зверя действительно можно было ожидать всего решительно в смысле ярости, злобы, кровожадности.

В этот приезд Гучкова был решен вопрос и относительно меня. Надо сказать, что еще раньше, в один из своих приездов, Гучков обратился к Алексееву с просьбой указать ему кого-нибудь для замещения должности начальника Главного штаба, так как там предстоит большая созидательная работа, теперешний же начальник штаба, [Н. П.] Михневич,[331] стар и с этим делом не справится. М. В. Алексеев ответил, что для этой должности вполне готов генерал Кондзеровский, который долго был дежурным генералом Главного штаба, а с начала войны состоит дежурным генералом в Ставке.

Разговор этот, переданный мне М. В. Алексеевым, происходил у нас в столовой за завтраком, и Алексеев тогда же указал на меня Гучкову; когда мы все вышли из-за стола, мне сказали, что Гучков просит меня к себе в автомобиль; мы сели вдвоем в автомобиль, и по дороге от столовой до штаба он мне сказал, что просит меня принять назначение на должность начальника Главного штаба; я ему отвечал, что там теперь предстоит слишком трудная работа, что мне с ней не справится и т. д., на что Гучков сказал, что потому он меня и берет и т. п.; в конце концов, разговор окончился тем, что я просил дать мне три дня срока для ответа.

Когда я узнал, что Алексеев сам предложил Гучкову взять меня и что таким образом мне нельзя рассчитывать на то, чтобы он по моей просьбе заявил Гучкову, что оставление мною должности дежурного генерала в Ставке крайне нежелательно, – я решил, что у меня нет никаких придирок, по которым я мог бы отказаться от предложенной мне должности, я дал телеграмму о своем согласии принять назначение.