Великая война. Верховные главнокомандующие

Через несколько дней пришли манифесты Государя Императора и Великого князя Михаила Александровича; я, пользуясь тем, что полк еще находился в резерве, приказал собрать весь полк со всеми командами, дабы лично объявить им высочайшие манифесты. Когда полк постарался, и мне было об этом доложено, я вышел к полку, обошел, здороваясь, все батальоны и команды, а, затем, приказав подвести ближе ко мне всех солдат, – лично прочел манифесты и разъяснил им наш общий долг перед Родиной, сказав, что как в каждой семье есть отец и мать, так и у нас были Царь-отец и Родина-мать. Как, иногда, семья теряет отца, оставаясь лишь с матерью, так и у нас сейчас: отец наш – Царь – ушел, и осталась наша мать – Родина, и наш святой долг еще крепче сплотиться вокруг нашей осиротелой Родины, хранить и защищать ее до последней капли крови. Затем разъяснил солдатам, что Великий князь Михаил Александрович до созыва и решения Учредительного собрания не хочет принять Царский Престол; а потому: «Братцы», обращаясь к солдатам, сказал я, – «Наш долг, когда придет время созыва Учредительного собрания, всем писать домой, чтобы все наши подавали голоса за Великого князя Михаила Александровича. А теперь всем нам остается одно: снял папаху и, осенив себя крестным знамением, сказал: «Господи, сохрани нам законного Царя Михаила!» И весь полк, как один человек, снял папахи и осенил себя крестным знамением.

Вот яркая картина того настроения, которое царило в то время на фронте почти во всех строевых частях. Я подчеркиваю – в строевых частях на фронте, так как то, что творилось в тылу и, в особенности, в запасных частях Петроградского гарнизона, распропагандированного революционными агитаторами, не может служить доказательством, что армия была революционно настроена. Неправы те лица, говорившие в своих воспоминаниях о «тыловом бунте» в последних числах февраля 1917 г., в Петрограде, называя его «революцией» и, указывая, что то такой, то другой гвардейский полк присоединился к восставшим и принимал участие в революции. Это неверно уже потому, что все настоящие Гвардейские полки в это время были на фронте, а в Петрограде были лишь запасные батальоны Гвардейских полков, причем, чья-то невидимая, но сильная и вредная рука совершенно изъяла эти батальоны из подчинения командирам полков, бывшим в то время на фронте и, вместо того, чтобы командир полка являлся полным хозяином запасного батальона, как неотъемлемой части полка, батальоны эти и полки не имели между собой настоящей, твердой связи, а являлись как бы отдельными, самостоятельными единицами, что очень вредно отражалось в моральном отношении в смысле понимания подчиненности, как в составе офицеров, так и нижних чинов. Только лишь недели за две до переворота, с большим трудом, удалось добиться права, для командиров полков, потребовать из своих запасных батальонов тех людей, которые, по их мнению, были нужны им на фронте. Состав запасного батальона был несоразмерно велик и, численностью, был больше, чем полк военного состава, что было полным абсурдом и, кроме того, эта перегруженность только вредна делу и широко поощряла укрывательство от посылки на фронт, тем более что все пополнения из запасных батальонов по прибытии на фронт не ставились сразу в строй, а для них в тылу, при обозе 2-го разряда, был особый батальон пополнения, где производилось дообучение слабо и неумело подготовленных прибывших пополнений и, только месяца через два, прибывших запасных распределяли по ротам на фронте. Немало солдат запасных батальонов Гвардейских полков были из тех, что, почти с первого года войны сидели в этих батальонах и, всеми правдами и неправдами, старались ускользнуть от командирования на фронт, и эти-то укрывавшиеся сыграли немалую роль при перевороте 1917 г., так как для них, подпольных деятелей, привыкших действовать из угла трусов, – посылка на фронт казалась чем-то ужасным.