Разница в возрасте у сестер была небольшая, и в детстве они были неразлучны, воспринимая себя практически как одно целое. Обе девочки были способными, живыми, обожали приключения и шалости. Их любимым временем года было лето, которое они проводили на родине матери, в городке Тарусе в Калужской губернии. «Полноценнее, счастливее детства, чем наше в Тарусе, я не знаю и не могу вообразить», – вспоминала Анастасия Цветаева. Все было очень просто: старый дощатый дом, спартанская обстановка, «непарадная» одежда и – море свободы.
Марина Цветаева начала записывать свои стихи сразу же, как только научилась писать – детскими каракулями, на альбомных листах и огрызках бумаги. Слова – их звучание, ритм, смысл – всегда завораживали маленькую Мусю. Ее мама писала в дневнике о четырехлетней дочери: «Ходит вокруг меня и все складывает слова в рифмы, – может быть, будет поэт?» Такой судьбы Мария Александровна для девочки не хотела. Когда та начала писать стихи, мать прятала от нее бумагу, надеясь, что это излечит Марину от страсти к стихосложению.
Мария Александровна была несказанно рада тому, что ее дочь обладает великолепным музыкальным слухом. Она надеялась, что Муся осуществит ее юношеские мечты и станет пианисткой. «Впрочем, ты ни при чем, слух – от Бога», – говорила мама, чтобы не развить в девочке гордыню. Так Марина на всю жизнь запомнила, что она – ни при чем. Талант дан ей свыше, а ее задача – не растерять его. «Это меня охранило от самомнения, от самосомнения», – сделала вывод уже взрослая Марина Цветаева.
Когда Марине исполнилось девять, семья переехала в Италию: у Марии Александровны обнаружили туберкулез. В Италии девочкам очень понравилось. Мать, хоть и чувствовала себя лучше, чем в России, была слаба и редко выходила на прогулки, отец путешествовал по европейским городам, собирая произведения искусства для музея. Девочки были предоставлены сами себе и гувернанткам, которые занимались с ними уроками, но не мешали наслаждаться самостоятельным исследованием окрестностей.
В швейцарском пансионе, куда вскоре отправили сестер, Марина показала себя необыкновенно развитой ученицей: по возрасту младшая, она училась наравне со старшими, с ними же часто проводила свободное время, поражая всех зрелостью и смелостью суждений. Ей легко давались языки: итальянскому она научилась мимоходом, французский и немецкий были знакомы с раннего детства.
Нагрянувшая беда была совершенно неожиданной для девочек: они были уверены, что мама поправляется, но та простудилась, и началось обострение туберкулеза. Понимая, что жить ей осталось недолго, Мария Александровна решила вернуться домой. Состояние ее быстро ухудшалось, и Марина на всю жизнь запомнила слова, которые мать произнесла в задумчивости, глядя на дочерей: «И подумать, что какие угодно дураки увидят вас взрослыми, а я…» Перед смертью Мария Александровна успокаивала мужа, который был не в силах сдержать рыдания, а девочкам сказала: «Живите по правде, дети».
Юный мятежный поэт
После возвращения в Россию Марину отдали в гимназию, через полгода перевели в другую, позже – в третью. Везде она была не ко двору: в те годы начал проявляться ее сильный и сложный характер, она не желала мириться с условностями и следовать правилам, всегда делала то, что считала нужным, была резкой и со сверстницами, и с учителями. «Среди нас она была как экзотическая птица, – вспоминала сокурсница Цветаевой по одной из гимназий. – Кругом движенье, гомон, щебетанье, но у нее иной полет, иной язык… Она как-то внезапно, вдруг, появится перед вами, скажет несколько слов и снова исчезнет».
Страстная, увлекающая натура Марины требовала кумира, того, кем можно восхищаться. В гимназические годы ее увлечением стал Наполеон. Все стены в ее спальне были увешаны его портретами, полки заставлены книгами о нем. Большую часть дня девушка проводила с опущенными шторами, зажженной лампой, изучая литературу о своем кумире и сочиняя стихи.