Великие шпионы

На то, что я выбрал вечер среды, повлияли и другие факторы. Я знал, что Кулаков ночью дежурит в помещении военного атташе, значит, после этого он будет спать до полудня. Это даст мне выигрыш во времени, потому что Кулаков первым доложил бы о моем отсутствии. Поскольку работа шифровальщиков была крайне засекреченной, другие сотрудники, кроме полковника Заботина, вряд ли могли знать, в какое время кто из нас работает. А Заботин, который сегодня приглашен с Роговым на просмотр фильмов в Национальном киноуправлении, скорее всего, не появится до полудня.

Еще более опасным предстоящее мне испытание становилось потому, что я должен был пойти в аппарат военного атташе якобы закончить работу, а потом вернуться в посольство, где меня ждали действительно важные документы. Меня, доверенного шифровальщика, всюду пускали в любое время дня и ночи.

Добравшись, наконец, до Рейндж-роуд, я, как ни странно, взбодрился. Напряжение последних недель предельно обострило мои ощущения, но теперь, когда настало время действовать, сделалось легче на душе.

Войдя в вестибюль, я увидел, что Кулаков уже сидит за столом дежурного. Это хорошо. Если бы он не вышел на дежурство, мои планы провалились бы.

Появился капитан Галкин, официально швейцар, а на самом деле очень опытный разведчик.

— Хочешь, сходим в кино? — спросил он.

Я сделал вид, что заинтересовался:

— А куда?

Галкин назвал близлежащий кинотеатр. Мне пришло в голову, что это блестящая возможность уйти из атташата — мне ведь нужно было лишь заглянуть гуда, чтобы убедиться, что Кулаков сидит именно там.

— Можно, — лениво протянул я. — Все равно в такую жару не поработаешь.

Галкин сказал, что идут еще несколько сотрудников, и мы подождали их на улице.

Мы подошли к кинотеатру, и я изобразил разочарование:

— Вот черт, я же видел этот фильм! Вы, ребята, идите, фильм-то хороший. А я трамваем поеду в центр, поищу что-нибудь другое.

Я направился к трамвайной остановке, но тут же повернул, как только они зашли в кинотеатр. Пока все хорошо. Я свернул на Шарлотт-стрит, не спеша поднялся по ступенькам советского посольства, обменялся кивками с охранником и расписался в книге. Кладя авторучку в карман, я взглянул на бюро пропусков и окаменел от страха.

Там сидел Виталий Павлов, шеф НКВД в Канаде!

Мне как-то удалось пройти мимо бюро пропусков с независимым видом, притворяясь, что я пытаюсь поправить колпачок авторучки, никак не помещающийся в нагрудном кармане. Похоже, Павлов меня не заметил. Я нажал потайную кнопку под перилами, поднялся по лестнице в шифровальное помещение, отдернул занавес и стал перед прорезью в железной двери.

Охранник отодвинул засов. Это был Рязанов, шифровальщик торгпреда и мой приятель. Я с облегчением обнаружил, что он один.

Мы поговорили о погоде. Рязанов спросил, буду ли я опять работать поздно.

— Нет, — ответил я, — мне только зашифровать пару телеграмм, а потом пойду в кино в полдевятого.

Рязанов одобрительно хмыкнул и вернулся к своей работе.

Я вошел в свою контору и старательно прикрыл дверь. Открыв стол, достал папку с донесениями Заботина, которую оставил там днем. В ней находилась большая часть нужных мне документов. Остальные подшиты в делах. На нужных бумагах я загнул уголки.

Некоторые документы были на больших листах, другие — просто на клочках. Позднее в полиции насчитали 109 единиц хранения.

Я расстегнул рубашку и старательно пристроил бумаги под ней. Затем добавил телеграммы, дожидавшиеся шифровки. Это были донесения от Эммы Бойкин, нашего агента в канадском министерстве иностранных дел.

Вообще-то эти телеграммы не имели особой ценности, но при зрелом размышлении я решил, что они хорошо сочетаются с остальными. Эмме моя рассудительность стоила дорого — трехлетнего срока.

Покончив с шифровкой, я встал и пристально осмотрел рубашку. Мне показалось, что она подозрительно оттопыривается. Однако стояла такая жара, что неаккуратно заправленная рубашка не должна была привлекать внимание.

Я прошел через коридор и отдал зашифрованные тексты Рязанову для отправки в Москву. Запечатанную папку Заботина я тоже сдал, чтобы он поместил ее в сейф.

Я следил, заметил ли Рязанов что-то необычное в моем поведении или внешности. Особенно я боялся, как он посмотрит на мою талию. Но лицо Рязанова ничего не выражало. Я небрежно прошел в туалет и вымыл руки.

Оттуда я крикнул:

— Какого черта тебе сидеть здесь в такую жару? Может, сходишь со мной в кино?

Рязанов проворчал:

— Стоит уйти, как какая-нибудь сволочь сюда заглянет. Опять-таки Павлов сидит внизу. Спасибо, лучше останусь тут.

При упоминании Павлова у меня подогнулись коленки. Я как-то забыл о нем. Но пути назад уже не было. Я снова поправил рубашку и зашагал к двери. Рязанов отпер ее, и я ему пожелал спокойной ночи.

По лестнице я спускался осторожно, чтобы документы под рубашкой не сдвинулись и не выпирали еще больше. Другая опасность состояла в том, что какая-то маленькая бумажонка могла выскользнуть через штанину на пол.