Великие шпионы

— Но, — повторил я, — мне крайне необходимо связаться с министром прямо сейчас, хотя бы по телефону.

Он покачал головой.

— Этого нельзя сделать.

Я вернулся домой совершенно подавленный и в немалой степени напуганный. Тем не менее Анна снова ободрила меня.

— Не волнуйся. Утром еще успеешь попасть к министру. Выспись, почувствуешь себя лучше.

Она сложила документы в свою сумочку и спрятала под подушку. Но уснуть в ту ночь мы не могли. Мы размышляли и разговаривали, пока в окне не показались первые лучи солнца. Я приподнялся на локте и выглянул вниз. На востоке намечалась красная полоска. Почему-то я успокоился при этом признаке наступающего погожего дня.

— Аня, — сказал я, — мы все пойдем в министерство юстиции к открытию, к девяти часам. Может быть, мне придется ждать, и я не вынесу напряжения, если не буду уверен, что вы в безопасности. Я одену Андрея. Разве ты смогла бы выдержать… ты бы даже больная прибежала!

— Со мной будет все в порядке, Игорь, — ответила она. — Пойдем вместе, и тебе не прийдется тревожиться, раз мы будем в министерстве юстиции.

Я откинулся на подушку со вздохом облегчения. Что-то проясняется. Помню, что Анна отчаянно трясла меня:

— Уже семь часов, Игорь.

Я провалился в тяжелое забытье, но краткий сон сделал со мной чудеса. Я побрился и надел свой лучший коричневый костюм. Анна уже кормила Андрея, на плите закипал кофе. День был яркий, солнечный, совсем не знойный. Я ощущал себя готовым ко всему.

Но даже мой безграничный оптимизм испарился бы, если бы я мог представить, сколько убийственных разочарований мне предстоит.

Выходя из дому, мы решили, что Анна понесет документы в своей сумочке, потому что, если НКВД схватит нас, то обыскивать будут меня. Я попытаюсь отвлечь их, чтобы Анна смогла скрыться. Я полагал, что эти бумаги станут залогом того, что канадское правительство защитит нас.

В министерстве юстиции я объяснил чиновнику бюро пропусков, что должен видеть министра по абсолютно неотложному делу. Тот подозрительно рассматривал меня, затем долго говорил по телефону. Нас провели в приемную, где вежливый секретарь долго допытывался, с чем мы пришли.

Я пытался втолковать ему, что дело настолько важное и срочное, что я не могу обсуждать его ни с кем, кроме министра. Секретарь переводил взгляд с меня на Анну, потом на сына. Могу представить себе ход его мыслей: этот тип, вне всякого сомнения, сумасшедший, но если так, зачем же он привел с собой жену и ребенка? Мне эта сторона дела не пришла в голову, но именно она оказалась спасительной. Секретарь зашел в кабинет, и я слышал, как он с кем-то говорит по телефону.

Наконец, секретарь вернулся.

— Министр сейчас в другом кабинете, в здании парламента, — пояснил он. — Я отвезу вас туда.

Мы очутились на Парламентском холме, и по расписанным фресками коридорам нас провели в кабинет. Но сначала я столкнулся с другим секретарем. Все повторилось с самого начала. Я должен беседовать лично с министром и ни с кем другим. Секретарь сел за телефон и долго разговаривал по-французски. Речь явно шла обо мне — я расслышал свою фамилию, но больше не понял ни слова. Затем он повесил трубку и велел прежнему секретарю отвести нас обратно во Дворец правосудия и ждать министра там.

В министерстве мы прождали два драгоценных часа. Андрей забеспокоился, очень трудно стало удерживать его от плача. Зазвонил телефон. Секретарь выслушал, произнес: «Слушаюсь, сэр», затем обратился к нам.

— Весьма сожалею. Министр не может вас принять.

Сожалею? Опять это! Я испуганно взглянул на Анну. Она закусила губу. Бедняжка.

— Поехали снова в редакцию, — сказала она.

В «Оттава джорнэл» оказалось, что редактора на месте нет. Но с нами поговорила девушка-репортер. Это была привлекательная блондинка по имени Лесли Джонстон. Она отнеслась к нам по-доброму, пригласила сесть и погладила Андрея по головке.

Я рассказал ей все с самого начала. Она напряженно слушала, то и дело поглядывая на Анну, словно искала подтверждения. Она быстро просмотрела документы и направилась с ними в кабинет редактора. Очень скоро она вернулась.

Мне очень жаль, — сказала она, возвращая документы. — Здесь ваша история не проходит. Никто не хочет писать хоть что-нибудь плохое о Сталине.

Анна заговорила первой:

— Так что же нам делать, мисс?

Девушка задумалась.

— Почему бы вам не обратиться в КККП с просьбой о натурализации? Тогда красные вас не достанут.

В полном отчаянии мы вернулись во Дворец правосудия. Служащий паспортного отдела заявил, что Королевская канадская конная полиция не имеет ни малейшего отношения к вопросам натурализации, и направил нас в королевскую прокуратуру на Николас-стрит.

Нам предстояло идти далеко, а день выдался жаркий. Андрей устал, и я нес его на руках. Анне тоже было тяжело идти, но не в том дело. Из-за моего поступка вся семья оказалась в ужасном положении, и надо было что-то предпринимать.