Великие тайны русского престола

И все же Елизавета не спешила. Вполне возможно, что она надеялась, младенец-император умрет и все решится само собой, потому что в случае его смерти и возможной борьбы за власть между Анной Леопольдовной и Елизаветой на стороне последней было гораздо больше шансов.

Однако иностранные посланники подталкивали Елизавету к действиям, пресекая ее излишнюю неуверенность. Иностранные послы связались с лейб-медиком цесаревны Лестоком, имевшим на нее большое влияние, подталкивавшим ее к перевороту.

Французский и шведский посланники Шетарди и Нолькен, к которым присоединился Лесток, разрабатывали план, согласно которому Елизавета должна была вернуть Швеции земли, перешедшие к России по Ништадскому миру.

С этой целью Швеция начала войну с правительством Анны Леопольдовны, приглашала в свою армию герцога Голштинского, родного внука Петра I, против которого русские солдаты воевать бы не стали.

Этот проект был представлен Елизавете, и цесаревна, для которой, казалось бы, это был единственный шанс, отказалась, гордо заявив: «Лучше я никогда не буду царствовать, чем куплю корону такой ценой». Как видно, интересы России не были для цесаревны пустым звуком.

Причина подобного ответа может корениться либо в искреннем патриотизме, либо в политическом реализме здравомыслящего человека, либо в любви к театральным жестам, на которые цесаревна была большой мастерицей, так как с детства воспитывалась в любви к театру.

Безусловно, Елизавета любили своего отца, конечно, она уважала все, сделанное им, но, скорее всего, не только это было причиной ее отказа Нолькену.

Многие русские царедворцы желали видеть Елизавету на престоле именно как лицо, олицетворявшее смену политического курса в духе патриотизма, а принять условия Швеции было вовсе не в интересах России. Согласись цесаревна на шведские условия, ее бы просто не поняли, и она могла бы потерять своих сторонников.

Возможно, Елизавета, отдавая себе в этом отчет, стала действовать как истинный политик, чувствовавший настроения, господствовавшие в обществе, и стала действовать в этом русле. Вместе с тем Елизавета не разорвала отношений с Шетарди и Нолькеном.

О здравом политическом реализме свидетельствует и ход переговоров: цесаревна проявляла прямо-таки чудеса изворотливости, тянула время, соглашалась на различные устные обязательства денежного характера, при этом совершенно игнорируя земельный вопрос (уступки Швеции).

Одним словом, Елизавета показала себя тонким политиком, свидетельством чего является то, что она заставила своих союзников действовать без подтвержденных обязательств.

Более того, Елизавета не стремилась к перевороту любыми путями, но обстоятельства принудили ее действовать вопреки желаниям.

Английский посланник Финч писал: «Если подтвердятся подозрения по поводу великой княгини, то ей грозит монастырь или брак с Людовиком Брауншвейгским».

Но даже если это были только слухи, они не могли не произвести впечатления на эмоциональную и сомневающуюся Елизавету, поэтому с того момента, как она начинает ощущать даже тень опасности со стороны, цесаревна решается предпринять активные шаги к завоеванию власти.

По свидетельству очевидца, «Елизавета Петровна прислушивалась к недовольству в общественном мнении, убеждаясь, что можно начинать действовать в свою пользу».

Анна Леопольдовна ограничивала Елизавету в средствах, денег у нее не было (она раздавала их гвардии), чем подчеркивала свое доброе расположение и получала подобное отношение в ответ.

Иногда правительница допускала удары по самолюбию Елизаветы, отказывая цесаревне в самых незначительных просьбах. Это было неосторожно со стороны Анны Леопольдовны: ущемленное самолюбие может подтолкнуть к действию даже самые нерешительные натуры.

По поводу честолюбия Елизаветы существует много противоречивых мнений. Если верить Манштейну, то Елизавета намеревалась стать русской императрицей задолго до 1741 года и «положила за непременное составить для себя партию». При этом подчеркивает автор, «ее действия были благоразумны и хитры».

Однако тот же Миних отказывает цесаревне в честолюбивых стремлениях. По его мнению, если Елизавета и хотела стать императрицей, то при этом желала, чтобы все вопросы решались сами собой, без ее личного вмешательства, и только исключительные условия могли заставить ее действовать.

Цесаревна была вынуждена возглавить своих сторонников, так как среди участников переворота не было людей действительно выдающихся, бывших в состоянии встать во главе предприятия, поэтому Елизавете и невозможно было создать иллюзию своей непричастности к перевороту.