Великие тайны русского престола

Кость срослась, однако с того времени у царя появилась нервная раздражительность. Холерный бунт на Сенной площади в Петербурге и пожар Зимнего дворца, во время которого сгорело много ценностей и важных документов, — все это сказалось на здоровье царя.

Более того, всякий раз, когда он видел огонь или дым, Николай бледнел, у него кружилась голова, и он жаловался на сердцебиение.

Особенно плохо он себя чувствовал в 1844–1845 годах, когда у него сильно болели и опухали ноги, и врачи боялись, что начнется водянка.

Весной 1847 года у Николая Павловича начались сильные головокружения. Он мрачно смотрел на свою личную жизнь, на будущее России и на судьбу Европы.

Негативно сказалось на здоровье царя и то, что он тяжело переживал смерть таких видных деятелей его царствования, какими были князь А. Н. Голицын, М. М. Сперанский, А. Х. Бенкендорф.

Не прибавила ему здоровья и французская революция 1848 года. Однако все это меркло по сравнению с тем, что происходило с Россией и ее армией и флотом во время Крымской войны.

«Поставленный в такое тяжкое положение, — писал директор канцелярии Императора В. Панаев за месяц до смерти царя, — как ни старался Его Величество превозмочь себя, скрывать внутреннее свое терзание, оно стало обнаруживаться мрачностью взора, бледностью, даже каким — то потемнением прекрасного лица его и худобою всего тела.

При таком состоянии его здоровья малейшая простуда могла развернуть в нем болезнь опасную. Так и случилось. Не желая отказать гр. Клейнмихелю в просьбе быть посаженым отцом у дочери его, государь поехал на свадьбу, несмотря на сильный мороз, надев красный конно — гвардейский мундир с лосиными панталонами и шелковые чулки.

Этот вечер был началом его болезни: он простудился. Возвратясь, ни на что не жаловался, но ночь провел без сна, стараясь объяснить это Гримму (камердинеру) не болезнью, а неловким положением в постели и простынею, которая под ним часто скидывалась и не давала спать: другую и третью ночь провел тоже беспокойно, но продолжал выезжать.

Ни в городе, ни даже при дворе не обращали внимания на болезнь государя; говорили, что он простудился, не здоров, но не лежит. Государь не изъявлял опасения на счет своего здоровья, потому ли только, что, в самом деле, не подозревал никакой опасности, или же, вероятнее, и для того, чтобы не тревожить любезных своих подданных. По сей последней причине он запретил печатать бюллетени о болезни его. Сия болезнь продолжалась с разными изменениями от последних чисел января до 9–го февраля».

Однако проболев пять дней, сообщал камер — фурьерский журнал, император «окреп и выехал в Михайловский Манеж на осмотр войск».

Вернувшись со смотра, царь почувствовал себя хуже. Но на следующий день Николай I снова отправился в Манеж для осмотра маршевых батальонов Преображенского и Семеновского резервных полков. В результате этих поездок 11 февраля император уже не мог вставать с кровати.

Из записей тех же журналов извечтно, что с 10 по 15 февраля болезнь императора то усиливалась, то уходила. «Его В — ство, — гласит одна из записей, — ночью на 14–е число февраля мало спал, лихорадка почти перестала. Голова свободна».

«Его В — ство провел ночь на 15–е февраля немного лучше, хотя вчера волнение было. Пульс сегодня удовлетворителен. Кашель: извержение мокроты не сильное».

«Вчера после лихорадочного движения, сопровождаемого с ревматической болью под правым плечом, Его В — ство в эту ночь спал, но не так спокойно. Голова не болит, извержение мокроты свободно, лихорадки нет».

Настоящим ударом для больного стала телеграмма от 12 февраля о поражении русских войск под Евпаторией.

Почти поправившийся царь снова впадал и переживал самый настоящий психологический кризис. Более того, его охватывает отчаяние от того, что вся его жизнь, как ему теперь кажется, прошла зря.

— Сколько жизней пожертвовано даром! — беспренстанно повторял в последние дни жизни.

В ночь с 17 на 18 февраля Николаю I стало совсем плохо. У него начался паралич. А вот что стало его причиной и по сей день неизвестно.

Если император покончил с собой, то кто дал ему яд? Два лейб — медика находились поочередно у постели больного императора: доктор Карелль и доктор Мандт.

В исторической литературе подозрение падает на доктора Мандта, хотя в начале развития паралича его при Николае не было. Публикаций о самоубийстве императора в то время было достаточно.

Так, журнал А. И. Герцена «Колокол» в 1859 году писал, что Николай I отравился с помощью Мандта.

Доказательством явились воспоминания полковника И. Ф. Савицкого, адъютанта царевича Александра.

— Немец Мандт, — писал он, — гомеопат, любимый царем лейб — медик, которого народная молва обвинила в гибели (отравлении) императора, вынужденный спасаться бегством за границу, так мне поведал о последних минутах великого повелителя: