Великий день инков

— Поймите нас правильно, сеньор комиссар, — сказал он, доброжелательно подкручивая свои рыжеватые усы. — Здешний климат и без спиртного совсем нас убивает.

— Ах, вот оно что! — будто действительно поверил Оливьеро. — Вас убивает духота. Что же, верю. Дыхание сельвы страшно. Вы еще не знаете, что такое здешний климат. — Комиссар налил себе коньяка и залпом осушил кружку. — Вы не знаете, что такое тропическая лихорадка... Месяц назад на мои каучуковые разработки прибыла партия индейцев. Как всегда, этот сброд тянет с собой и женщин, и детей... Ну, их и укусила желтая мушка. За десять дней от моих индейских каучеро осталось в живых пятеро. И те ни к чему не пригодны.

У Себастьяна заметно портилось настроение. Он уже выпил три кружки коньяка, и хмель хорошо затуманил ему голову.

Зачем говорить лишние вещи! Он, конечно, не собирается никого пугать, это просто так, для объективности. И потом, как представитель власти, он считает своим долгом предупредить и предостеречь уважаемых гостей. Ведь за их жизнь он несет полную ответственность.

Глядя на профессора, на его уравновешенное, сосредоточенное лицо, Себастьян Оливьеро проникался каким-то легким страхом. Твердый взгляд профессорских глаз словно проникал ему в душу. Сеньоры иностранцы не хотят с ним пить! Только этот пузатый — комиссар посмотрел на Бунча — пригубил бокал. Они не хотят пить, потому что, видимо, тоже боятся его.

Перед окном печально покачивалась пальма. Крепчал ветер — вероятно, надвигалась тропическая гроза.

Себастьян Оливьеро молчал, тупо глядя на полупустую бутылку. Он приказал себе больше не пить. Иностранцы держались слишком осторожно, а ему надо было любой ценой узнать их намерения.

— Вы зря плыли кораблем, сеньоры, — сказал он через минуту. — Пять часов вертолетом — и вы были бы в моих владениях.

— На "Голиафе" нам тоже было неплохо, — ответил профессор. — Нас заинтересовала ваша страна. Столько неразведанных тайн. К тому же нам надо узнать о Ван-Саунгейнлере.

Оливьеро нервно заерзал на стуле.

— Я кое-что слышал о Ван-Саунгейнлере, — пробормотал он. — Но ничего утешительного. Говорят, что его убили дикари. Вместе с сыном. Сочувствую вам, но, к сожалению...

— Убили дикари?

— Да, кажется, убили. — на лице Оливьеро проступило выражение скорби. — Я хотел бы предостеречь вас, сеньор, что и ваша жизнь... вы должны правильно меня понять... Ведь я не хочу лишних жертв.

— Неужели наша жизнь в опасности? — профессор прищурился. Он начинал понимать, какую коварную игру ведет с ними Оливьеро. Однако решил пока не раскрывать своих карт. — Неужели вы, сеньор Оливьеро не сможете защитить нас?

— Готов пойти с вами хоть в самое пекло, — лихорадочно хлопнул ладонью по столу комиссар. — Мои ребята будут охранять вас, как самого президента. Однако вы должны понимать... Вы увлекаетесь гуманизмом, вы приехали изучать этнографию нашего края. Все это замечательно. Только вы забыли о дикарях со звериными инстинктами...

— Не понимаю, не понимаю! — притворно удивился профессор. — Ведь туземцы уже четыреста лет живут под благодатным влиянием святейшего престола и под скипетром цивилизованного креольского правительства.

— Что значат четыреста лет против тысячелетий! — Себастьян Оливьеро почувствовал, как в нем пробуждается давно угасшая страсть к красноречию. — Индейцы были и остались зверями. Они не признают американской культуры...

"Дурак я! — пронеслось в его сознании. — Я повторяю слова Бракватисты... Нельзя жить старым романтизмом прошлого. Хватит играть комедию"...

Он даже встряхнул головой. Но слова полковника лезли ему в голову, и он, не понимая, что делает, выкрикивал их, как сумасшедший:

— Романтизм прошлого отжил. Достоинство рода, слава креолов, храмы ацтеков... Баста! Мы живем во время американских темпов.

За окном разгулялся ветер. Ударил гром. Дождевые капли испуганно застучали о стекла. В комнате стало темно.

Себастьян Оливьеро, припав грудью к столу, пытался перекричать шум грома и дождя. Он ругал индейцев, потому что все, что он знал страшного в сельве, все, что пугало здесь белого человека, было связано с индейцами. Туземцы остались зверями. Да, да, зверями в человеческом обличье. Американские летчики не решаются садиться в трущобах Ориноко. Они предпочитают умирать в своей кабине, чем попасть в вигвамы жестоких араваков. Ему, Себастьяну Оливьеро, не раз приходилось видеть в индейских хижинах остатки американских самолетов и летного снаряжения. Индейцы с ненавистью относятся к белому человеку. Они нападают на нефтяные промыслы и разрушают угольные шахты. Администрация вынуждена вырубать леса вокруг промыслов и выставлять усиленные военные патрули.

Профессор нахмурился.

— У нас ограниченное время, сеньор Оливьеро. Нас ждет дорога.

— А-а, дорога, — пьяно пробормотал комиссар. — Вы прибыли к нам на "Голиафе"?

— Да.

— А скажите, сеньор, не приходилось ли встречать на реке такое маленькое дрянное суденышко под названием "Виргиния"?