Великий князь

Так случилось, что не отец, а он, Мономах, вознёс его в княжеское седло чалого скакуна, и стремень вправил, и подал в руки повод. И хотя батюшка всё-таки сам стеганул коня витою, в серебряных блестках, плетью, но и Мономах не промахнулся, пуская коня на волю. И как было договорено меж ними, к ужасу всех собравшихся на широком Ярославовом дворе, посвящаемый мальчик восьми лет поднял скакуна на дыбы, отрясая обочь себя стременных, гукнул и погнал в расступившуюся разом толпу прочь со двора, в полные ликующего народа улицы. И только один Владимир успел за ним, скача о конь, охраняя и оберегая в той лихой мети.

Это были постеги! Это был праздник!

– Князю Олегу слава! – кричал трубно Владимир.

И сотни глоток откликались:

– Слава Олегу!

Они скоро и вернулись на Ярославов двор, встречаемые уже поднятой на конь дружиной и княжьей братией. Олег, ловко поддержанный Владимиром, сошёл с коня и встал на колени перед отцом. Тот не сердился, во весь голос благословив, жаловал сыну-князю в удел южный Владимир-град. И то, что город одноимёнен брату Мономаху, было для мальчика вдвойне радостным.

И только он, Мономах, на том же празднике упросил отца послать с ним Олега в долгий поход на чехов, ляхам в помощь.

– Пусть жопу набьёт, – согласился Святослав.

По сей день не было в жизни Олега Святославича счастливее времени, чем те походные месяцы под рукою Владимира Мономаха.

Владимир был с ним на равных, ничем не обидел и не презрел. Он даже полученную с чехов великую дань поделил с Олегом, признавая за ним особую значимость в том походе. И когда по возвращении в Киев крестили первенца Мономашьего – Мстислава – настоял, что крёстным отцом будет Олег.

Эта была первая воля Владимира в его судьбе, и последняя добрая.

С внезапной смертью отца всё в жизни необратимо изменилось. Дядя вывел Олега из удела Владимирского, взял к себе в Чернигов, как оказалось, уже не в их отчий, но его – Всеволодов. Держал прочно, не отпуская и на шаг без догляда. Отдалил Владимира, услав далече. Олег понял: для него настали трудные, безрадостные дни.

Накоротке возникла надежда, когда возвратился из похода Владимир и, как прежде, как равного, позвал к себе на обед.

Но горькими оказались яства за той трапезой. Там Олег осознал, что кончилось счастье и нет у него больше самого близкого и дорогого человека. Он был чужой среди своих на том обеде. Брат предал его.

И как ни зорко, как ни цепко держал Всеволод племянника пока ещё в теремном плену, мальчик бежал из Чернигова.

И Степь приняла его, укрыла от погони, сохранила и вывела к брату Роману в Тьмуторокань.

Всё пресеклось, всё переменилось, и только не пресеклась первая мальчишеская любовь к ворогу своему и гонителю – брату Владимиру.

Странно это…

5.

Владимир поджидал Олега, опершись тяжёлой дланью на луку седла.

– О чём задумался, брат?

Олег не смог утаиться:

– О тебе, брат. – И добавил: – О нас с тобой думал.

– Кличь братию на табора. – Будто и не внемля ответу, приказал властно: – Ночуем тут.

Но уже и без клика подъезжала и спешивалась дружина.

День иссякал, и дикое степное солнце, холодное по тому времени года, катилось за ближний курган.

– Чей это? – спросил Мономах, следя за взглядом Олега.

– Романов… Я насыпал в память о брате…

Олег поднялся до света. Чуткий детскый, спавший рядом, вышел из шатра следом, неся на руке чистый полотенец и сливной ковш.

Степь замерла, ни ветерка, ни дуновения, тишь до самых меркнущих звёзд. Только где-то рядом хрумкают сухими травами кони, пофыркивая и вздыхая в потеми приближающегося утра.

Нынешним годом по всей земле держалась осень сухая, солнечная, с летним теплом по самый месяц грязник³⁰, с поздним отлётом птичьих стай, без морозов и снегов до нынешнего лютеня³¹. Всего и память о зиме – ядрёные утренники с ломкой корочкой льда по сырым грязным озерцам.

Сговариваясь идти в Степь, князья гадали о буранах и снежных вялицах³², о тёплой справе и корме коням. Но шли по днёвкам при солнце, в лёгком платье, а коням – вдосталь сухих духмяных трав вкруг табора в ночных привалах.

Олег прошёл к малому озерцу, обрамлённому густым кустарником, а ближе к лону шумливой осокой и камышом. Нога привычно угадывала стежку в один след. Не обходили этого места степняки, почасту таборясь тут. По всей степи не сыскать слаще и студёнее воды, чем в этом озерце. И степь знает об этом. Не только люди, но и зверьё тропит сюда к водопою. Вот и сейчас метнулся кто-то, вспугнув осоку, – по противоположному берегу гулко застучали копыта. Вепрь, угадал Олег. Брехнула раз-другой лисица, предупреждая сородичей, затаившихся до срока, до ухода людей, может, и им достанется с княжьей трапезы, с людского обжорства. Услышав лисий брех, взволновались, вскричали у шатров псы, предупредив, что есть они, что бдят, безусыпно несут службу.