Великий Моурави 1

негодованием изгнала из Метехи дерзкого плебея Дато. Не менее круто

намеревалась она поступить и с Саакадзе, но неожиданно для Шадимана

наткнулась на упрямство Луарсаба. Даже жалоба князей не помогла. Помня

осторожный совет Баака, молодой царь ограничился требованием к Саакадзе

прекратить прием азнаурами беглых крестьян и не вступать в неравную борьбу с

князьями.

- Но, великий царь, - оправдывался Саакадзе, - разве я сам зову? Пусть

князья найдут способ удерживать народ... Почему царские не бегут?

Саакадзе скрыл, что союз азнауров решил ни под каким видом не принимать

царских крестьян.

- Георгий, отец очень ценил героя последней войны, мне бы тоже хотелось

сохранить к тебе расположение, но постоянная вражда с преданным трону

Багратидов князем может повредить даже светлейшим. Найди способ примириться

с Шадиманом... Скоро женишься?

- Хотел скоро, и Русудан не против, но княгиня Нато ждет, когда князем

приеду... Царь Георгий мне давно обещал...

Луарсаб смутился. Он уже говорил, но Шадиман и царица доказывали, что

опасно сейчас возбуждать неудовольствие князей, враждебно настроенных к

Саакадзе. Царица злорадно добавила: "Русудан всего восемнадцать лет, пусть

еще подождет".

Луарсаб смутно догадывался о причине ненависти к Русудан и деликатно

избегал скользкой темы.

- Есть препятствие, Георгий, почему сейчас не могу исполнить обещанное

отцом, но даю слово при первом случае...

Саакадзе понял - на время лучше удалиться из Тбилиси. Холодность

Шадимана, явное пренебрежение царицы, безразличие Луарсаба ничего хорошего

не предвещали. Он попросил царя отпустить его в Носте наладить хозяйство и,

легко получив согласие, выехал из Тбилиси.

Окруженный высокой каменной стеной, над зеленым лесом возвышался

замок - крепость азнаура Саакадзе. На базарной площади новая аспарези, вокруг

замка блестят двухэтажные дома с веселыми балконами. Общественные сараи,

шерстопрядильни, ткацкая, роща наполнены радостными голосами. Здесь каждому

предоставлялась возможность расширить свое хозяйство, здесь уже никто не

боялся набегов.

Носте также обнесено высокой каменной стеной, усеянной сторожевыми

башнями. Расширение владений требовало увеличения дружин, но положение в

Метехи обязывало к большой осторожности, и беглых крестьян принимали тайно,

только из далеких княжеств и ни в каких случаях из царских деревень.

Большое стечение народа вынудило Саакадзе строить новое даба за стенами

Носте. Расширение владений не укрылось от зорких княжеских лазутчиков, и в

Метехи вновь потекли жалобы. Но Шадиман, помня об уговоре с азнауром Дато,

откладывал расправу с дерзкими плебеями. Саакадзе спешил использовать данный

год.

Всеми способами пуская в ход шахаббасовское золото, доводы, красноречие

и обещания, он привлекал в союз мелкоземельное азнаурство. Знакомясь и

сближаясь, азнауры все больше подпадали под влияние властного предводителя.

Стояла полуденная тишина. Носте тонуло в густой листве, чуть тронутой

желтизной. На дальних пажитях шумно оканчивались полевые работы. На улочках

монотонно поскрипывали арбы, доверху наполненные душистым сеном. Буйволы

нехотя передвигали мохнатые ноги.

Через колючие изгороди перевешивались грузные ветви, покачивая тяжелые

плоды. Красные, темные, ярко-желтые яблоки, груши, айва подставляли солнцу

упругие щеки для жарких поцелуев. В плетеных корзинах, стоявших под

деревьями, прели коричневые гулаби, персики, сливы. Около них суетились

поросята, хитро прищуривая глазки, тыкая тупыми носами и подхватывая все

упавшее на землю. На виноградниках томились созревшие золотистые и черные

гроздья. Воздух был насыщен пряным ароматом грузинской земли.

По тихой улице медленно шел Георгий. Он расстегнул ворот, вдыхая полной

грудью аромат садов.

В Тбилиси, захваченный политическим водоворотом, он, казалось,

совершенно забыл Носте с его будничной хлопотливостью. Но стоило ему только

переступить знакомую межу, и он с новой силой почуствовал кровную связь с

вечно юною, никогда не увядающей родной землей.

На перекрестке Георгий остановился и, улыбаясь, посмотрел вверх на

знакомое ореховое дерево. Он задорно швырнул камень в верхушку, и на него

посыпались грецкие орехи в зеленых панцирях. Деловито выбрав самый большой,

Георгий расколол камнем панцирь, затем скорлупу и, сняв тоненькую

горьковатую шкурку, с наслаждением съел бело-молочный плод. Его пальцы

покрылись от кожуры темно-коричневыми пятнами; он, смеясь, вытер их о густую

копну волос и повернул к шерстопрядильне.

Жужжали деревянные станки. Громкий женский говор тонул в веселом смехе.

Георгий тоже чему-то засмеялся и прошел в светлый амбар.

Отец Эрасти подошел к Георгию:

- Вот, господин, в этом году пять прялок одним колесом вертим, на

будущий год, думаю, десять устроим. Никто из женщин колеса прялок ногами

больше не вертит, зачем женщинам болеть ногами? Посмотри, как сделал.

Георгий внимательно осмотрел сдвинутые деревянные станки, большое колесо

на первом, приводившее в движение остальные, и прошел со стариком в соседнее

помещение, где слепые лошади вертели по кругу большое колесо, приводя в

движение пять деревянных шерстопрядильных станков.