Великий Моурави 1

о войне.

Шадиман усмехнулся:

- Баграт также сильно на это рассчитывает. Нельзя воевать с князем,

удостоившимся посещения грузинских царей и первого хана Ирана. Царица должна

с письменным поздравлением послать подарки.

Мариам, забыв приличие, разразилась слезами, упреками и жалобами. Если

мужчины - трусы и боятся войны с князем, оскорбившим царскую семью, царица

сама пойдет войной. Ведь Шадиман сулил ей власть царицы Тамар. Почему сейчас

толкает на унижение? Никогда! Скорее она умрет, чем доставит удовольствие

Русудан.

Шадиман поморщился, но твердо заявил, что если царица не хочет несчастья

Картли, должна покориться обстоятельствам. Может обойтись без письма, но

подарки с поздравлением должна послать.

Луарсаб чуствовал себя неудобно. Сейчас как раз время загладить вину и

отправить на свадьбу княжескую грамоту Георгию Саакадзе. Вот справедливый

Баака тоже советует, даже Шадиман молчит. Но царица заявила: если Луарсаб

пойдет против ее желаний, она примет индийский яд. Луарсаб, искренне

огорченный, отправил письмо Нугзару с уверением в добрых чувствах и

сожалением о невозможности присутствовать из-за траура на свадебном пиру, но

надеется, прекрасная Русудан не откажет украсить собою царский замок, где

ждет ее и Георгия почетное место.

Это письмо передал Нугзару вместе с подарками Шадиман, приезд которого

немало изумил всех. Правда, князь приехал на один день: траур не позволяет

поддаться искушению задержаться у доблестного Нугзара, но день прошел в

расточении любезностей княжеской семье.

Нато сияла, Нугзар был растроган искренним посланием Лаурсаба, только

Русудан не удостоила Шадимана ни единым взглядом, ни единой улыбкой.

"Как мраморная, - думал Шадиман, - двойное удовольствие ждет князей,

хотя, хотя..."

Князь посмотрел на Саакадзе и невольно вздрогнул. На шелковых коврах,

на пышных подушках сидел Саакадзе, рядом с ним Русудан. Белый атлас

обтягивал могучую фигуру Георгия, драгоценные камни украшали открытую грудь.

На белой персидской тадж блестела яркая звезда - свадебное одеяние,

присланное шахом Аббасом.

Глубокое подозрение охватило Шадимана. "Как раньше не догадался. Разве

Нугзар за обыкновенного азнаура отдал бы дочь? Значит, Саакадзе предался

шаху? Агджа-Кале!!! - Шадиман чуть не подпрыгнул. - Пышный замок в Носте.

Откуда золото взял? Георгий X не мог столько дать. Агджа-Калу продал!!! -

Шадиман терялся в догадках. - Но где доказательства? Нугзар все знает... Как

он любезен с Караджугай-ханом... О, о, надо удвоить осторожность. Хорошо,

что на свадьбу приехал... Нугзар доволен, на Луарсаба злобы не имеет, значит,

против не пойдет. На царицу? Тоже нет. Русудан ничего не рассказала, намного

умнее царицы... Хорошо, что на свадьбу приехал: видел, как светлейший Симон

венец над Русудан держал... А вот старый хитрец Газнели снова дочь к Баадуру

толкает. Говорят, Хорешани, как из Метехи уехала, меньше гордится. Кого

Русудан рядом посадила? О сатана, даже потемнело в глазах. Кто такая? Если

бы Гульшари увидела, от тревоги сразу бы поспешила на ложе Луарсаба... Кто

такая? Сестра Саакадзе? Тройное удовольствие ждет князей... Хорошо - доступ

в Метехи не имеет. А мой друг Дато Кавтарадзе с Хорешани танцует. Э, э,

смотри, дурной пример Русудан подала, но... от души желаю партии Нугзара

второго азнаура венчать... Хорошо, что на пир приехал, много полезного

увидел", - озабоченно думал Шадиман, покинув на рассвете Ананури.

Еще один всадник выехал, не дождавшись конца семидневного пира. Димитрий

спешил в Носте проводить Нино в монастырь св. Нины.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Семьсот тридцать дней, точно всадники, потрясая солнечными лучами,

обламывая на острых скалах лунные клинки, развевая знамена изменчивых

облаков, беспощадно кружа черные стрелы по белому кругу, промчались сквозь

бурю надежд и гибели.

Затрубили горотото, минбаши - тысяцкий - Саакадзе махнул саблей, юзбаши

- сотник - вытянул дружины, онбаши - десятские - образовали квадраты.

Разведочные дружины подростков под командой юзбаши Эрасти с обезьяньей

проворностью рассыпались по роще, цепляясь за сучья, раскачивая ветки,

перебрасываясь с дерева на дерево, карабкались, ползли, прыгали и приглушенно

доносили юзбаши о движении "врага".

Юзбаши подняли сабли, колонны вскинули копья, разомкнулись и крупным

шагом, обогнув рощу, сжали кольцо.

Тревожно забарабанили дапи. С дерева засвистали, подражая голубым

дроздам. И, гикая, на поляну вылетела конница, встреченная в копья.

Отражение неприятельской конницы, по иранской стратегии, закончилось.

Минбаши Саакадзе снова махнул саблей - и дружины повернули в Носте с любимой

песней:

А над Носте ходят бури,

Арьяралэ.

Рог трубит, гремят тамбури,

Тарьяралэ.

Пусть у самого Тбилиси,

Арьяралэ.

Хвост один танцует лисий,

Тарьяралэ.

Но дружины не ослабли,

Арьяралэ.

Азнауры точат сабли,

Тарьяралэ.

В бой народ сзывает яро,

Арьяралэ.

Сам Георгий, друг Нугзара,

Тарьяралэ.

Рог трубит, гремят тамбури,

Арьяралэ.

Азнауры рубят бури,

Тарьяралэ.

Десять неразлучных "барсов", отчаянных юзбаши, с грозным минбаши,

главою "барсов", направились к Ностевскому замку.

Сердце Саакадзе наполнилось гордостью. Наконец в Носте тысяча