Несколько впереди линии шатров оды Зембетекджы восемьдесят второй.
Янычары этой оды славились меткой
стрельбой из самопалов, сейчас они вооружены мушкетами и стремятся первыми
захватить пятый трон шаха Аббаса. Их
капудан, Тахир-бек, мечтает о регалиях янычар-агаси, и поэтому его стрелки ждут
Моурав-пашу. Он приведет их к
сокровищнице Сефевидов. Возле шатра Тахир-бека - значок Зембетекджы: на зеленом
поле рука с растопыренными
пальцами. Хищная рука!
Поздняя осень. Воды в Ешиль-Ирмаке прибыло, она уже не грязна, как в
дни августа, и не прогрета солнцем. И
войск вокруг Токата все больше. Вот через близлежащий городок Зиле, нарушив
ярмарку двух тысяч купцов, проходит
кавалерия сипахов - гордость Мурада IV, "дети богатства" - под шестым знаменем.
На арабском скакуне гарцует их удалой
начальник Рамиз-паша.
Подходят и орты корпуса топчу "Артиллерист", гордо распустив знамя с
изображением пушки и ядер. Пушкари
беснуются, переругиваясь с тележниками, захватившими их площадку. Фаиз-паша,
начальник пушкарей, с трудом
восстанавливает порядок.
В полдень стан жужжит, как растревоженный улей.
Снуют янычары в пестрых кафтанах с пуговицами из черного дерева, в
причудливых касках с перьями.
Распоряжаются чауши в красных суконных нарядах, подпоясанные золотым кушаком.
Звякают ятаганы в ножнах,
обсыпанных драгоценными камнями, и в простых металлических, торчат из-под
кушаков стволы пистолетов, рукоятки
ножей. Лошаки подвозят багаж. Отгораживают место для запасов пороха. В мясном
ряду свежуют телят и вешают их на
крючья. Сменяются часовые возле сундуков с казной, небрежно откинув за плечо
колчаны, полные стрел. Волокут мешки с
отборным рисом. Из загонов гонят баранов. На телегах провозят ядра. Ревут
верблюды. Ржут кони. Орут люди.
Несусветный гомон. Пахнет потом, дегтем, бараньим жиром, смолой...
И внезапно, как гром среди синего неба, издали раздаются удары
барабанов, раскаты бори, звуки литавр. Янычары
прислушиваются, несется от орты к орте слух: прибыл Моурав-паша, орел Эрзурума!
Что толку в молве? К серединным западным воротам Токата подскакал
окруженный охраной передовой всадник -
Абу-Селим-эфенди, в кафтане багряного цвета, в шлеме, обмотанном разноцветной
шалью, с блестящими талисманами на
руках и цепью на груди, с ханжалами за красивым широким поясом. Круто осадив
жеребца, нервно дрожащего под
чепраком с кистями, он метнул быстрый, взгляд из-под черных бровей и
торжественно провозгласил:
- Во-славу аллаха! Приближается сердар-и-экрем - ставленник султана
славных султанов в Анатолии Хозрев-паша!
Приветственные возгласы не обманули Абу-Селима. Он своим тонким слухом
уловил потаенный ропот. Так было
от Самсуна, где кончился морской путь, до Токата. Войска анатолийского похода
признавали своим сераскером только
Моурав-пашу и терпели верховного везира как неизбежное зло. О, с каким
удовольствием он шепнет об этом везир-паше!
Долго ли ему, эфенди, скрываться от хищных "барсов"? Хозрев-паша говорит: "Не
долго", но еще строже повелевает не
показываться на глаза "барсам". О аллах, это ли не унижение?!
Сипахи сводного караула вмиг очутились на конях и тревожными криками
подняли орты. Пристегивая на ходу к
поясу ятаган, Тахир-бек тихо сказал Джянум-беку:
- Олду аладжак, кырылды наджак!
Янычары выстраивались по обочинам дороги. Вдали, на светлом фоне неба,
показались пять бунчуков,
отбрасывающих зловещие тени.
Ваххаб-паша подал знак. Конные барабанщики взмахнули толстыми буковыми
палками, опустили их с размаху на
сардарнагары (бубны) и выбили торжественную дробь встречи.
Возле закрытых дверей домов Токата чуть дрожали в бледных солнечных
лучах большие колокольцы. Кто знал,
какого оттенка были они?
Орты анатолийского похода стекаются в Токату. Немало их пока в
прибрежных Зонгулдаке, Инеболу, Бафре. И
всюду янычары и сипахи, военачальники и строевые продолжают восхвалять Моурав-
пашу, в песнях и изречениях
увековечивая его успех в Сирии, Ираке и Восточной Анатолии. Это становится
нестерпимым. Он, Хозрев, верховный везир,
со всем пылом стал сочинять доносы на Георгия, сына Саакадзе, и со скоростными
гонцами направлял их один за другим в
Стамбул султану. В Бафре он наконец получил от Мурада первый ответ - хатт-и-
шериф. Развернул его торопливо, жадно и...
позеленел. Падишах отказывался верить в тайные переговоры Моурав-паши с шахом
Аббасом, якобы обещавшим за Багдад
отказаться от Тбилиси. Султан славных султанов советовал своему главному везиру
побольше думать о победах и не
мешать трехбунчужному гурджи стремиться мечом и умом завладеть пятым троном шаха
Аббаса.
Накаленный до предела, словно кусок меди в печи, прибыл Хозрев-паша в
Самсун. На рейде стояли корабли
Мамеда Золотой Руки. Кораблевладелец внушал подозрение, и фелюги его запылали,
как горсть соломы. Обогнув
огромный, низкий, поросший лесом вынос-дельту реки Кызыл-Ирмак и прорезав широко
и далеко уходящую в море полосу
мутной речной воды, он, сардар-и-экрем, высадился на берег, где стали на постой
сипахи Хамида и Эсади.
Эти однобунчужные паши громогласно заявляли, что готовы следовать за
Моурав-пашой не только в пасть "льва