Великий Моурави

из рук в руки.

Внезапно налетел огонь. Кружа оранжевые плащи, как пламенем обхватили

бело-черный квадрат золотистые всадники Автандила. На всем скаку они

прорвались в середину и, молниеносными боковыми ударами разбросав белых и

черных, ловко пленили шахов.

Точно гора обрушилась на поле - рукоплескала Картли и Кахети...

Все показал Саакадзе, но скрыл огневой бой. Еще не время... Правитель

восторженно обнял трех начальников конницы, снял с указательного пальца

перстни, протянул Гуния и Асламазу. Затем пристегнул свою застежку к куладже

Автандила:

- Пусть этим скрепится дружба наша, азнауры! В битве вместе с вами

пойду на пленение шахов. На том мое слово!

В густых садах Круосани встречали 313-й год XIV круга Хроникона. Здесь,

на разостланных бурках, коврах, паласах каждый нашел себе друзей. Под

веселые пожелания и песни рекой лилось искристое вино.

На верхнем выступе скалы "Четырех воинов" пировал правитель с

придворными, князьями и почетными азнаурами. На ковровых и парчовых подушках

сверкали нарядом и каменьями смуглолицые госпожи. Их воспевали пандуристы,

осыпали цветами.

Вопреки запрету Русудан мествире восхвалял ее благородство и мужество,

украшающие Картли, как дремучий лес - горы, как бурная река - ущелье, как

струны - чонгури... Кто видел еще вторую такую Русудан? Кто слышал такие

величественные слова: "Для родины моей, для славы Картли пусть крепко держат

сыны мои меч победы. Нет прекраснее жизни, чем жизнь, отданная за величие

отечества. Пусть в веках славится имя твое, Грузия!"

Русудан хмурилась: она не любит, когда ее чувства выносятся за пределы

ее сердца. Струны чонгури, как бы нежно они ни звучали, царапают ее

гордость. Она одна хочет в тишине владеть радостью и горем, ниспосланными ей

судьбой.

Все же Русудан оценила мествире - давнишнего друга Георгия. Она

подозвала певца, укоризненно покачала головой, сняла с груди бледную розу и

приколола к его чохе жемчужной булавкой.

Только Русудан могла так благодарить, только Русудан могла так

чувствовать! Мествире осторожно положил розу на ладонь, коснулся лепестков

вздрагивающими губами.

Ударили струны, закружились в пляске молодые и старые. Квливидзе

наполнил турий рог, обвитый цветами, и подал Моурави. Но он, к удивлению

всех, заговорил не о воинской доблести:

- ...Нет, друзья, сегодня я хочу осушить рог за женщин наших, за

радость, которую дают они нам у пылающего очага, у изгороди, когда прощаются

с нами, может быть, навек, даруя нам улыбку и лучшее слово: "Победи!" На

пиру, вот как сейчас, воспламеняя в нас неугасимую жажду любви, восторга

жизни и восхищения!..

Под бурные всплески рук, звон дайры и рев горотото Георгий поцеловал

край ленты княгини Мухран-батони, самой старой и самой жизнерадостной.

Снова мествире ударял по струнам, снова возносили роги, и звучали слова

и пожелания седоусых воинов и витязей к Новому году. Квливидзе, поставив

кувшин на колено, наполнил праздничный рог, поднялся и с поклоном протянул

Зурабу Эристави. Расправив усы, Зураб сверкнул орлиным взглядом:

- Да простят мне благородные красавицы, но после Моурави, как бы я ни

хотел восхититься ими, жемчужинами нашей жизни, все будет похоже на тень его

мыслей, как и все наши доблестные поступки похожи на тень его деяний. Вот

почему хочу я говорить о дружбе: брат для брата в черный день! Сегодня мы

вместе встречаем Новый год. Что он нам сулит? Кто жив останется? Кто сложит

голову на поле чести? Или в бурном поединке из-за красавицы? Или падет от

предательской руки? Но каким бы цветом чернил ни начертала судьба наш путь,

мы, грузины, пройдем его во славу Иверии... во славу княжеств, ибо их

могущество незыблемо! И да будет так: князь для князя и в черный день и в

солнечное утро!.. Пусть пенится вино за дружбу родовых знамен!

Насторожились "барсы", встрепенулись азнауры, даже князьям стало не по

себе:

- Нашел время знаменами размахивать!

- Разве не с великим трудом Моурави примирил непримиримых?

- Зачем вздумал арагвинец задевать азнауров?

- Э, когда коршуну некого терзать, он о камень клюв ломает!

- Пусть бы лучше о несчастной Нестан вспомнил.

- Почему напали на Зураба? Он для князей соловьем поет.

- Соловьем? Не радуйтесь заранее; может черным вороном вам на голову

сесть.

- Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Нато всегда развеселит!

Переговаривались азнауры: "Что с Зурабом?.. Ссоры с нами ищет? Видите,

как тяжело на Зураба смотрит Георгий? А Русудан стала белее снега".

Гордо откинула лечаки Русудан, незаметно подала знак мествире. Он

радостно схватил гуда и запел о проделках каджи в волшебном лесу. Но как ни

старался мествире, как ни буйствовал тамада Квливидзе, как ни шумела

молодежь, как ни поощряли княгини веселье и шутки, - празднества настоящего

уже не было. Тяжелый взгляд Моурави все чаще останавливался на Зурабе.

Снова и снова обдумывал Зураб вчерашнее. Нет, он поступил правильно.

Если замыслил возвыситься, необходимо показать княжеству, что Зураб Эристави