Великий Моурави

По мановению жезла гостеприимца раздавальщики хватали из котла

лопатками гоми и, обегая зал, наделяли каждого гостя большой долей, бросая

гоми перед ним прямо на кожу. Гости делали в гоми ямку, куда поварята быстро

вливали соуса. Не дремал и главный повар посреди зала, - он лихо разрубал

топором корову, свинью, овец, бросал большие куски в решето и гаркал.

Подбегали прислужники, хватали решето и, как безумные, носились между

столами, швыряя гостям сильно проперченное мясо. Стольники, как в лихорадке,

стягивали дичь с шампуров. На деревянные столы, где разместились менее

почетные гости, продолжали лететь куски коровы.

Затем мегрельцы буйно выхватили кинжалы. Димитрий вскочил и обнажил

шашку, готовый дорого продать жизнь Моурави. Но кинжалы, свистя, опустились

на дичь и мясо, ожесточенно рубя их. Усердно заработали челюсти. Димитрий

опешил, но тут же, под одобрительный рев, с размаху клинком отрубил кабану

голову.

Виночерпий, став на колено, расстелил перед Леваном пеструю турецкую

шаль, положил возле него нож, поставил серебряную тарелку и шесть серебряных

чаш различной величины.

Такой же роскоши удостоились и картлийцы. Моурави, усаженный по правую

руку Левана, кроме того, получил чашу с золотыми изречениями. Это был личный

дар ему от Дадиани.

Зураб, сидя по левую руку Левана, испытывал большое смущение. Стоило

ему приняться за утку, как под рукой у него уже маслилась ножка ягненка, не

успевал он вонзить зубы в ее пряную мякоть, как перед ним падал каплун, едва

удавалось разорвать пополам жирную птицу, как перед глазами назойливо маячил

фазан, он с остервением принимался за дичь, но откуда-то вдруг появлялся

зажаренный зайчик и нагло лез в рот.

Мысленно перебрал Зураб все арагвинские ругательства, но вслух учтиво

благодарил гостеприимца за предложенного цыпленка. Устав бороться с едой,

Зураб предался размышлению о бренности жизни. Его внимание привлек

позолоченный котел.

Лавируя между виночерпиями, чашниками, прислужниками, раздавальщиками и

поварятами, пять личных стольников владетеля остановились возле Левана.

Старший стольник опустил в маленький котел узорчатую ложку и, достав

пушистое белое гоми, положил раньше Левану, потом Моурави, царевичу, Зурабу

и двум пожилым советникам. Хлебонос вынул из кожаной сумки, висящей через

плечо, шесть чуреков и преподнес Левану, который, оставив себе самый

большой, передал остальные тем, кто получил гоми из позолоченного котла.

То и дело виночерпий, становясь на колено, наполнял вином свою чашу,

пробовал вино - в доказательство того, что оно не отравлено, - и передавал

кувшин Левану.

Эрасти и Автандил, стоявшие позади Моурави, были все время настороже.

Слишком много скопилось здесь вооруженных, чтобы спокойно предаться веселью.

От Левана не укрылась предосторожность картлийцев, и он подумал: "Не

стоит обижаться, в моем доме я сам получил удар в спину копьем и, ловко упав

на стол, обманул разбойника, которому не преминул выколоть глаза". Леван

благодушно крикнул вошедшему старику в заплатанной одежде:

- Э-о, Мелитон, уже выздоровел?!

- Выздоровел, большой господин, от твоего отвара из пятилистника

выздоровел! Пусть бог пошлет тебе столько дней, сколько стоит земля! Пусть

копыто твоего коня...

- Э-о, садись за гоми! А благословлять завтра успеешь, когда тебе

нечего будет кушать.

Миндобили - пришедший под покровительство - шмыгнул за деревянный стол,

- и тут же раздавальщик опрокинул перед ним полную лопатку гоми, другой

швырнул ему кусок коровы, а виночерпий с разлета плеснул в чашу вина.

Звенели шампуры, над пирующими опять замелькали каплуны, фазаны, утки,

дикие куры. Димитрий ловко подхватил каплуна, сжал обеими руками и сразу

оторвал зубами полбока. Но тут над его ухом что-то рявкнуло:

- Вархарале! Тархарале!

В шестиголосое пение врезались резкие, пронзительные звуки зурны. Над

столами перекатывалось:

- Тархарале! Вархарале!

Особенно громко гудел, обнимая все голоса, четвертый голос - дврини, а

шестой голос - крини - взлетел к потолку, красуясь переливами.

Зорко присматриваясь ко всему, Саакадзе не забывал протягивать через

плечо куски мяса, дичь или чашу Автандилу и Эрасти. Зараженные общей

поспешностью, телохранители, сами не зная почему, торопливо глотали горячее

мясо и захлебывались вином.

Приготовленные триста блюд светлейший Леван приказал подать в одну

ночь, ибо у Моурави не было времени остаться на семидневный пир.

Царевич Вахтанг наблюдал за Леваном, который среди моря вина и гор яств

был воздержан в еде и пил умеренно.

В разгар пира поднялся придворный тавади, правитель крепости Чаладиди.

Осушив залпом кувшин, он взялся за второй, величаво откинул парчовые рукава

архалука, поклонился Моурави и воздал похвалу его деяниям:

- Благородные! Не исчезнет из памяти Самегрело посещение Георгия

Саакадзе, доблестного витязя и стяжателя славы. Беспримерное единоборство

"барса" Картли со "львом Ирана" не смеет забыть никто, ибо, по закону