Читаем Великий Моурави полностью

повторял: на что ему веревка? Оказывается, тем же вопросом мучился и Эрасти.

Мегрелец удивился: как на что? Ни один мегрелец не отправится в дорогу,

не запасшись веревкой. Для крестьянина веревка необходима ежечасно - ею он

связывает сено или привязывает лошадь, если посчастливится украсть, или

тянет буйвола через реку. А азнауру веревка - верный друг в битве:

заарканить врага, пленить имеретина, или вора наказать, волоча его за

конским хвостом, или изменника, привязав его к дереву.

Пояс мегрельца отягощали до самой земли спускающаяся трапезундская

сабля, колхидский кинжал с точильным камнем, маленький кисет с монетами; на

левой стороне - ковровый мешочек с кремнем, серой и трутом, а рядом -

другой, с иглами и нитками разных цветов. Между всем этим болтались

гребешок, шило, бечевка, тонкий нож для кровопускания у лошади. Дополнялось

это рядом кожаных сумочек с толченой солью, перцем, острой приправой и двумя

восковыми свечами - на случай, если темнота застанет в дороге.

Ночь, едва шевеля листву, скользила по отрогам и, подсинив журчащую

воду родника, исчезала в зарослях папоротников, над которыми уже нависали

беловатые хлопья тумана.

Мегрелец снял с пояса восковую свечу и высек из кремня огонь. Мутные

отсветы упали на ворота.

Утомление не помешало азнауру продолжать учтивую беседу, а Саакадзе,

точно после хорошего сна, продолжал расспрашивать, воздавая хвалу воинской

доблести мегрельцев.

Тридцать тысяч вооруженных всадников, готовых на любое дело, было у

князя Левана. От каждого дыма шел под знамя владетеля только один конник.

Когда же война требовала усилий, то каждый дым выставлял по два, а то и по

три всадника. Что же касается азнауров, то нельзя было удержать их и на

цепи, ибо война и набеги являлись их любимым развлечением.

Азнаур хвастал набегом на Имерети, когда мегрельцы, на всем скаку

ворвавшись в Кутаиси, угнали на глазах царя коней и скот. Светлейший Леван

щедро одарил смельчаков.

Выведал Саакадзе и о стычках с Абхазети, по сей день выплачивающей дань

Левану, и о беспрерывных раздорах с Гурией, и о междоусобицах владетелей, и

о состоянии азнауров. Вскоре он уже знал, чего стоит Самегрело на весах

войны и политики.

Конные барабанщики беспрестанно ударяли палками по барабанам,

перекинутым через седла. Пышно разодетые тавади - на воротниках и полах их

шелковых рубашек блестели каменья и жемчуг на золоте вышивки - спешились,

придерживая турецкие сабли. Стремительно спешились и картлийцы и, следуя

обычаю мегрельцев, также преклонили колени.

Мегрельцы, почтительно склонив головы, провозгласили:

- Благодарение богу, мы видим гостей здоровыми!

- Благодарение богу, мы видим хозяев здоровыми! - дружно ответили

картлийцы.

Смешавшись в одну пеструю группу, всадники направились в Зугдиди.

Автандил разбил свою сотню на звенья и вплотную придвинул охрану к Моурави.

Вскоре за раскинувшимися вправо и влево садами показался трехэтажный

дворец, обложенный каменными плитами и украшенный узорчатыми балконами. К

главному зданию примыкали вытянувшиеся в ряд бесчисленные башенки и

постройки - то низкие, то высокие, с лесенками и сводчатыми крылечками.

Надменный Леван Дадиани встретил Великого Моурави не в тронном зале,

где обычно принимал светлейших князей и чужеземных владетелей, а на первой

площадке у главного входа. За поясом владетеля торчал золоточеканный кинжал,

на цепочке свешивалась сабля, а левой рукой он придерживал мантию, на

высокий ворот которой ниспадали блестящие кудри. Три драгоценных султана

увенчивали корону. Безбородый и безусый, с остро очерченным носом и крутым

лбом, походил Леван на древнего эллина. Он приветствовал Моурави поднятием

руки. И в тот же миг звучно ударил колокол.

Не наклоняя головы, не опуская глаз, Моурави ответил тем же

приветствием. И так же гордо подняли правую руку Зураб, Вахтанг, Димитрий и

Автандил...

Много пиршеств видел на своем веку Димитрий, но такого сумасшедшего не

припомнит. Скатерть лежала только перед светлейшим владетелем. Остальные

столы, покрытые черными кожами, походили на лежащих буйволов. В стороне

тянулись простые, ничем не покрытые столы, образуя как бы длинный узкий

мост.

Двенадцать прислужников бегом внесли на палках огромный котел с гоми,

за ними спешили с лопатками на плече раздевальщики. Не успел смолкнуть

грохот опущенного котла, как из ниши выбежали старшие слуги, таща на

носилках целиком сваренную свинью и полузажаренную корову. Ударил в нос

запах перца и крови, стекавшей с носилок. Раздался перестук железа, в зал

ввалилась процессия стольников, вздымая торжественно, как дружинники копья,

шампуры с нанизанными на них зайцами, фазанами, каплунами, утками. Следом,

словно тяжелый обоз за легкой конницей, проследовали повара, неся на

вертелах барашков, телят, кабанов. И тотчас, как гонцы, во все стороны

разбежались поварята с маленькими котлами, наполненными ореховым соусом и

острыми приправами.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза