Великий Моурави

Картли? Да, правителя, ибо никто не смеет занять престол законного царя,

временно отсутствующего.

Князья ужаснулись: а что, если?.. Все понятно, Саакадзе тайно хлопотал

не о Мухран-батони, а о себе, и могущественная фамилия обещала ему помощь.

Нет, не бывать такому! Князья не подадут на свою голову меч Георгию

Саакадзе.

Посольство бросилось в Тбилиси умолять церковь вмешаться. Князья уже не

замечали ни цвета Ксанки, ни тишины, ни грома. Они как одержимые пронеслись

через городские ворота.

Католикос казался встревоженным: лучшего ставленника он не видит.

Придется прибегнуть к высшей силе. Он подумает, посоветуется с богом.

- Не с богом, а с Саакадзе! - шепнул светлейший Липарит нахмурившемуся

Газнели. - Слышал, он завтра возвращается с твоим Дато после осмотра

старогорийской дороги. За верблюдов принялся.

Газнели вспылил и прохрипел:

- Кстати возвращается: хочу внука крестить. Давно пора, дела царства

задержали...

Наутро Трифилий посетил Хорешани и сообщил о желании ее отца повидать

внука и совместно назначить день крестин. Католикос дал согласие воспринять

из купели первенца Хорешани.

В доме поднялась суматоха. Но Хорешани заявила: "Большого пира не

будет. У Саакадзе траур".

Узнав об этом, Русудан поспешила к Хорешани, стала выговаривать: "Как

можно первого сына бедно крестить?! Пусть будет, назло врагам, большой пир!

Пусть видят, как рождаются в семье азнауров новые воины! Пусть знают: одного

отнимут - десять на его место станут. О, зачем у Русудан Саакадзе так мало

сыновей!" К вечеру вновь прибыл Трифилий и сообщил, что Газнели надеется

видеть Георгия и Русудан на обсуждении церемонии крестин. Потом настоятель

мягко говорил об одиночестве князя, о счастье иметь наследника. Может, и

своеволен немного, но надо уступить, ибо только о судьбе внука печалится.

Хорешани пыталась вызвать настоятеля на более откровенную беседу. Но

Трифилий, пообещав прибыть завтра с князем, торопливо попрощался.

"Как бы упрямый отец не раздумал!" - вздохнула Хорешани и направилась в

комнату Циалы.

Черная ткань покрывала зеркало. Сквозь настежь раскрытую дверь виднелся

сад, фиолетовые, розовые, синие цветы услаждали взор, но не могли усыпить

страдание. Циала резко отвернулась от них, и ее взгляд упал на миниатюру:

под лиловым балдахином смуглолицый юноша ласкает черноокую девушку, а с

золотистого дерева, щебеча, улыбаются им две разноцветные птички. Вокруг

склонили головки, словно приветствуя возлюбленных, пестрые, как шелковый

ковер, цветы.

"Где мой Паата? - с горечью подумала Циала. - Живое счастье уходит, а

нарисованное живет!"

Хорешани бережно вытерла платком заплаканные глаза девушки.

- Не знаю, княгиня, как пересилить себя. Ни к еде прикасаться, ни

гулять в саду не могу. Зачем любоваться цветами, если лучший цветок моей

жизни погиб?

Ласково провела Хорешани рукой по иссиня-черным косам.

- Если окончательно решила, тогда, после поминок по нашему любимому

Паата, устрою тебя в монастырь святой Нины. Там игуменья Нино - она тоже

напрасно родилась.

- Нет, госпожа, нельзя в монастырь... Паата завещал мне другое. Если

позволишь, на время останусь. Только возле тебя нахожу силы жить.

- Живи, моя Циала, хоть сто лет. Но что ты задумала?

- Замуж выйти.

- Замуж?! - Хорешани изумленно посмотрела на девушку.

- Да, госпожа, замуж. Хочу иметь сыновей, много. Я из них выращу

сильных воинов. Старший отомстит за Паата, своей рукой убьет шаха Аббаса,

если бешеный лев сам не издохнет. Второй - его наследника. Третий за меня

отомстит, за грузинок, проливших реки слез. Каждый выполнит мою клятву! Если

дочери родятся - тоже... Красотой соблазнят и умертвят собственными руками.

Некрасивые - ведьмами станут, отраву будут варить, черную судьбу

предсказывать, страх между врагами сеять...

- Что ты задумала, Циала? Возможно ли своих детей погубить?

- Счастливыми сделать! На что мне покорные рабы? Пусть будут страшными,

я тоже ради них на вечную муку иду.

- За что же обрекаешь на муку вечную мужа? Ведь за разбойника не

пойдешь?

- Мне все равно, госпожа. Только бы был грузин. И напрасно винишь, -

муж, умирая, скажет: "Самым довольным я на земле жил!"

Глубокая дума охватила Хорешани. Только беспредельно любящая грузинка

может решиться на такую жертву. Надо помочь, облегчить, если возможно -

предотвратить. И строго вымолвила:

- Поступай, Циала, как подсказывает сердце. Но раньше двух лет о

замужестве не говори со мной. Кто знает, не предстоит ли нам, женщинам, еще

худшее?

Циала упала на ковер, зарыла лицо в платье Хорешани.

Порыв ветра сорвал черное покрывало с зеркала. И, словно протестуя,

живая жизнь бурно отразилась в нем...

Князь Газнели едва скрывал нетерпение. Он почти не спал ночью, еще раз

осмотрел подарки внуку, Хорешани и даже "головорезу" Дато. Хорешани! Ни одна

княгиня не в силах равняться с ней, похожей на светлый сон. Забыть все

условное, прижать дочь к груди и, как в детстве, гладить шелковые кудри.