Великий Моурави

Саакадзе оборвал его унылое причитанье: "Если персидские муллы

проклинают, то турецкие будут благословлять. Если дорога на Шемаху закрыта,

то на Эрзурум свободна, а кто идет - всегда дойдет. Купцы издревле

способствовали обогащению царства. Они никогда не устрашались преград: моря

переплывали и пустыни пересекали, наполняя родную страну изобилием и

благосостоянием. Так пристало ли теперь, когда миновали испытания и тучи

далеко ушли за черту Картли, нарушать веками установленный обычай?"

Купцы и амкары выжидали. Саакадзе резко отодвинул чубук.

- Почему у людей короткая память? Почему не хотят помнить случившееся?

Когда сераскер Джгал-оглы воевал с шахом Аббасом (Саакадзе развернул

пергаментный свиток), вот как запечатлели монахи печальную быль: "Царствовал

голод, купцы разбежались, и жители Вана съели собак, кошек, ослов, лошадей и

кожи. Нищие толкли могильные кости, а потом умирали нос к носу. Мать сварила

сына, а отец продал дочь за два просяных хлеба. Погибли тысячи тысяч и

десятки тысяч, а уцелевшие бежали в Джезире, Багдад, Арабистан, Тебриз,

Казвин, Хорасан и там на чужбине умерли, и ни один из тысяч не вернулся. От

Салмаста до Стамбула и на север до Амида и Алапа жили лишь медведи, кабаны,

волки-людоеды и гиены..."

Выборные в смятении смотрели на Саакадзе, словно от него зависело

нагнать или предотвратить этот ужас. Сиуш на миг представил себе, как в

Тбилиси живые грызут мертвых, и неистово вскрикнул:

- Моурави, ты все видишь! В твоей руке судьба Картли! Говори - что

нужно? Хоть не очень богаты, но сделаем.

- Купцов не остановят моря и пустыни!

- Торговать мы будем!

Саакадзе поднялся, поднялись и остальные. Он подошел к нише, отдернул

занавеску. На полке виднелся поднос с золотистым виноградом.

Мелик выразил изумление - как мог в начале лета созреть такой вкусный

виноград?

- Я хочу еще больше удивить друзей. Это прислал мне с гонцами везир

Осман-паша. Прошу попробовать!

Мелик несмело потянулся за кистью, взял и Эдишер и вдруг нелепо

закашлялся. Саакадзе рассмеялся:

- Вот чем угощает меня султан: виноградины выдуты из легкого золота.

Примите на память о новом пути. Пошлем в Стамбул караван с лучшими

изделиями...

Заходило солнце, лучи мягкими дорожками ложились на палас. Автандил

широко раздвинул занавес и пригласил гостей отведать фазанов, уже томящихся

на вертеле...

В этот час сумрачные князья доносили католикосу о неудаче переговоров.

В тесных кельях с узкими окнами, смотрящими на Куру, не было лишь Саакадзе.

Он сослался на неотложность беседы с хозяевами майданов. Такое поведение

сбивало с толку: если скрытно плел паутину в пользу Мухран-батони, почему не

интересуется дальнейшим?

И вновь обсуждали: кто же займет пустующий трон?

Каждый из владетелей желал услышать свое имя. Но церковь не поддержит,

остерегается междоусобиц. И несказанно обрадовались предложению Трифилия

отправиться вторично к Мухран-батони...

Солнце к вечеру тяжело окунулось в облако, и ксанская вода покрылась

пунцовой рябью.

- Если верить приметам, - с досадой буркнул Цицишвили, - такой закат

предвещает ливни. Выходит - спешим к слезам.

Внезапно буйно пронесся ветер, пригибая молодые дубы. Загрохотал гром и

оборвался где-то за ущельем. И тотчас наступила тишина. В зарослях умолкла

лесная дичь, в мглистом воздухе неподвижно распластались ветви, и невольно

кони замедлили шаг. Меж стволов засветились синим холодным огоньком

гнилушки. Какая-то жуть сизым дымом поползла с отрогов...

В тишину врезался оглушительный лай. Лязгнуло железо, и опять

распахнулись ворота замка Мухрани. Но что такое? Двор наполнен прыгающими,

визжащими и лающими собаками. Старый князь, его сыновья и внуки в охотничьих

одеждах радостно кинулись навстречу. Оказалось, что никогда так вовремя не

жаловали дорогие гости... Ловчие выследили горных турачей, предстоит

небывалая охота.

Будто не замечая озадаченности послов, Мухран-батони приказал к заре

подать благородным князьям охотничьи плащи и оружие.

Вмиг была подана в Охотничьем зале легкая еда из двадцати смен.

С первым светом из конюшни вывели не княжеских коней, а отборных

кабардинских скакунов под богатыми седлами и чепраками, каждому князю с

отличительным знаком его знамени.

Старый князь упрашивал принять коней в дар за честь, оказанную дому

Мухран-батони.

Послам ничего не оставалось, как, выразив искреннюю признательность,

выехать на охоту и три дня гоняться то ли за Мухран-батони, осатанело

лазающим по скалам, то ли за турачами, осатанело прыгающими по скалам...

А когда под веселые рулады рожков вернулись в замок и, отпировав

удачную охоту, снова приступили к делам посольства, Мухран-батони

нахмурился. Разве он не ясно выразил свою мысль? Разве его внук Кайхосро не

достаточно твердо заявил о невозможности выполнить просьбу картлийского

княжества? Почему, имея такого мужа, как Георгий Саакадзе, ищут правителя