Андре Мальро, в 1935 году председательствовавший на Парижском конгрессе, отвернулся от СССР после советско-германского пакта. По рассказу Жана-Ришара Блока, «в начале войны в чилийском посольстве в Париже …разыгрался грандиозный скандал. Жена Арагона попросила у Мальро подписи под петицией в защиту одного интеллигента. Он пришел в страшное бешенство и заявил дословно: “Вы, коммунисты имеете только одно право – молчать. Вас надо только ставить к стенке, иначе с вами обращаться нельзя”». Адресата своих филиппик он выбрал не случайно. Тот верно следовал указанию, полученному им от Кольцова. «Запомните, – сказал он Арагону однажды, – Сталин всегда прав!»
Мальро, судя по всему, и до того понимал цену Сталину. В книге «Веревка и мыши» он вспоминает, как Бухарин, проходя с ним по площади Одеон, где около траншей лежали канализационные трубы, задумчиво произнес: «А теперь он меня уничтожит…». «Что и было сделано», – комментирует Мальро.
Мальро и сам долгое время был верным другом Советского Союза. В 1934 году он присутствовал на Первом всесоюзном съезде советских писателей и, вернувшись в Париж, выступил с отчетом о поездке, говорил правильные вещи. О том, например, как «трудом воров и убийц построен Беломорканал. Из беспризорников, которые тоже почти все были ворами, созданы коммуны по перевоспитанию».
Сам он в молодости тоже побывал в тюрьме. «На его лице горестная складка, след жестоких испытаний в Индо-Китае (шесть месяцев тюрьмы за кражу статуй из Ангкора: его выдал один из его помощников, и колониальная юстиция не упустила случая его сломить)». Это запись о Мальро в дневнике Роллана. Ангкор – город XII века в Камбодже с почти двумя сотнями храмов, занимающих целых двести квадратных километров. Много веков о нем никто не слышал, покуда в 1861 году французский натуралист Анри Муо, заплутав в джунглях, не наткнулся на живописные развалины. Так вот, из одного из старинных храмов Мальро ни много ни мало выламывал статуи и горельефы, чтобы выгодно продать их на родине, но они были обнаружены в его багаже при пересечении границы.
Ошибки молодости остались в прошлом, Мальро стал известным писателем, его произведения приносили автору неплохой доход, переводились на другие языки, в том числе на русский. Популярность Мальро в СССР выросла после его участия в Гражданской войне в Испании – он помогал переправлять самолеты республиканцам, сам поднимался в воздух вместе с пилотами. Находившийся там же Кольцов предрекал ему большое будущее. Мальро и вправду стал министром культуры Франции, это случилось в период президентства де Голля.
«Я жгу Москву»
Так называлась повесть Поля Морана (1888–1976), написанная после его поездки по Советскому Союзу в 1924 году. Как и Драйзер, ее автор увидел в Маяковском нечто «боксерское»: «У него лицо боксера, одного из тех американских боксеров-евреев, которые недавно появились на ринге…»
Эльза Триоле, переводившая Морана, в своих воспоминаниях называет его повесть антисемитской. Как она пишет, корреспондент агентства «Гавас» Жан Фонтенуа «привез к Маяковскому и Лиле, которые тогда еще жили в Водопьяном переулке, известного французского писателя Поля Морана. Писателя встретили чрезвычайно гостеприимно, кормили пирогами и отпустили, нагруженного подарками».
«Литература была отменена, – вспоминала о тех временах Анна Ахматова, – оставлен был один салон Бриков, где писатели встречались с чекистами». И с иностранцами тоже, под контролем тех же чекистов.
Общаться с иностранцами дозволялось лишь отдельным представителям мира искусства. К их числу относился художник Петр Кончаловский, в те же 20-е годы принимавший японских дипломатов в своей мастерской. За ними, понятно, приглядывали. По словам историка Леонида Максименкова, «вполне типичная советская история: художник – сын сосланного ненавистным царским режимом народовольца и его супруга – дочь великого русского художника Сурикова …под руководством гения советской разведки Артузова мастерски играют роли хозяев гостеприимного явочного чекистского салона. Служат Родине». Правда, в Японию, когда Кончаловский туда попросился, все же не выпустили, мало ли что. Выпустили бы – возможно, их потомки в наши дни с такой тоской не вспоминали бы о запахе сталинского рокфора, ведь зятю художника, случись все иначе, вряд ли доверили бы сочинение гимна. А упомянул я его, вспомнив, как внук художника режиссер Андрей Кончаловский поведал о «запахе дедушки и бабушки», которые ели «рокфор, хороший рокфор, еще тех, сталинских времен».
Между прочим, мастерская Петра Кончаловского располагалась на Большой Садовой, 10. В том самом доме, где в начале 20-х годов жил Михаил Булгаков. В своем знаменитом романе он разместил в нем «нехорошую квартиру». Сам Булгаков к тому моменту переехал на Большую Пироговку, куда весной 1929 года заходил в гости Курцио Малапарте.